Начнем с показа жизни в пропорции один к одному.
Слесарь металлургического завода Владимир Лычканов возвращался домой, в общежитие.
Был вечер, а работал он в ночь.
В преддверии смены, как ни странно это и порочно, слесарь не обдумывал конструкции облегченного гайковерта, а как раз витал мыслями в непроизводственной сфере. Спиши он потом все случившееся на задумчивость по поводу гайковерта, возможно, участь его была бы полегче.
Выйдя к дороге, он увидел за поворотом всплески света автомобильных фар, увидел автобус, пропустил его и шагнул на мостовую. Потом его нашла в кювете проходившая мимо женщина.
Ослепленный светом автобусных фар, слесар., не увидел шедшей сбоку машины.
Машину Епоследствии не разыскали.
Его доставили в больницу строителей на «Скорой помощи». Слесарь на ногах не стоял. И кто-тс из медсестер, изнуренных дежурством на полторы ставки и криками: «Утку!», сказал:

Что происходит с водой?
Она, как известног течет.
Сколько воды утекло!
До недавнего времени главное управление охраны водных ресурсов отвечало на этот вопрос крайне расплывчато и чересчур приблизительно. По очень простой причине; воды утекало так много, а процесс утечки был настолько быстрым, что получить точные цифры никак не удавалось.
Пробовали мерить воду ведрами, однако вскоре выяснилось, что коромысло-ведерная индустрия не в состоянии справиться с поставками оборудования в таких огромных масштабах. Ведь каждый знает, что даже эксплуатация обыкновенного деревенского колодца связана с большим расходом емкостей. Пытались косить быстротекущую влагу в решетах, но потом вспомнили известкую русскую поговорку, устыдились и бросили. По той же причине никто не осмелился применить для целей вычерпывания обыкновенную деревянную ложку.
Но воздадим должное ищущей административной мыспи. Она обошла все эти препоны и победно преодолела все трудности. Потерпите месяц-другой, и упомянутое управление Министерства мелиорации и водного хозяйства РСФСР скажет вам, сколько же утекло воды. Ну хотя бы в минувшем 1969 году.

Смех — это врожденная реакция, свойственная не только человеку, но и высшим животным — обезьяне, например. Новорожденный младенец уже па втором месяце жизни начинает улыбаться. Смех младенца могут вызвать ярко окрашенные предметы, пища, звуки музыки, лицо матери, подбрасывание в воздухе кем-нибудь из близких, новая, но пе путающая ситуация, осторожное поглаживание. К концу третьего месяца появляется улыбка пе только на безусловные раздражители, но и на сигнализирующие, условные. Таким образом, первоначальное биологическое значение улыбки и смеха — чисто информационное: сообщить родителям, что их отпрыск сыт и доволен.
У очень молодых людей смех служит выражением здоровья, избытка жизненных сил. Смех без причин, вопреки пословице,— самый завидный.
По мере роста, развития и формирования общественных связей человека смех становится одпим из средств социального общения. С возрастом наряду с первичными врожденными влечениями формируются потребности и их конкретные проявлепия — желания. Удовлетворепие их также вызывает положительные чувства и внешне проявляется улыбкой и смехом.

«Смех», который наблюдал Дарвин у шимпанзе, — это отрывистый, гортанный, хриплый частый звук, связанный с быстрым и поверхностным дыханием, который обычно сопровождает игровой оскал. Подобный паттерн отмечается у многих других приматов, включая горилл, орангутанов и макак, хотя у некоторых видов эта вокализация менее выражена (van Hooff & Preuschoft, 2003). Главное различие между смехом людей и шимпанзе состоит в том, что при смехе шимпанзе дыхание включает быстрое чередование между неглубокими вдохами и выдохами и во время каждого вдоха и выдоха издается один звук. Напротив, как мы видели, человеческий смех включает последовательность нескольких звуков «ха- ха-ха» во время одного выдоха, без вокализации во время промежуточных вдохов. Следовательно, смех шимпанзе звучит совершенно иначе, чем смех людей (Provine, 2000). Таким образом, хотя две формы смеха, вероятнее всего, имеют одно и то же эволюционное происхождение, они значительно разошлись за эти приблизительно 6 млн лет со времени, когда у нас и шимпанзе был общий предок (Gervais & Wilson, 2005; Owren & Bachorowski, 2001).

В начале века большую известность приобрела книга философа Апри Бергсона, посвященная природе смеха. Бергсон начинает с утверждения, что все смешное должно быть «человечным». Животные и неодушевленные предметы смешны, если напоминают о чем-то человеческом.
Второе исходное положение Бергсона — для смеха характерно отсутствие чувства. Нет большего врага у смеха, чем сильная эмоция. Комическое — мгновенная анестезия сердца. Смех имеет отношение только к разуму.
Разбирая социальные функции смеха, Бергсон начинает с простого случая: прохожий споткнулся и упал — над ним смеются. Он не сумел обойти препятствие, не смог приспособиться к новой ситуации (камень па дороге) и продолжал прежнюю линию поведения, проявив отсутствие гибкости, или «социальное упрямство». Во всех случаях смешного — от примитивных шуток до тонкого комизма характеров—звезде можно обнаружить отсутствие гибкости, эластичности, приспособляемости. Общество требует повиновения и в большом и в малом. Член общества не имеет права давать волю своим привычкам. Общество настороженно относится ко всем проявлениям такого автоматизма, то есть к недостатку гибкости ума, характера и тела.

В сочинении «Антропология с прагматической точки зрепия» он писал, что «способность паходить для общего особеппос есть способность суждения, способность придумывать для особенпого общее есть остроумие. Дело первой способпости — замечать различия в многообразном, дело второй — замечать тождество многообразного» .
Кант разделил всех людей па четыре группы. Умпые обладают и способностью суждепия и остроумием. Способность суждения, пе подкрепленная остроумием, создает так пазываемых умников, а остроумие без способности суждепия — столь же утомительных остряков. Наконец, четвертые не обладают пи способпостъю суждения, ни остроумием — это дураки. Классификация, вероятно, несколько схематичпа Артур Шопенгауэр в книге «Мир как воля и представление» претендовал па полное и окончательное решепие проблемы смеха . Ход его рассуждений таков. Абстрактное знание хотя и отражает образы восприятия, когда пе совпадает с ними. Рассудочное знание лишь приближается к чувствеппому позпапию, как мозаика приближается к живописи. Восприятие всегда торжествует над мыслыо; победа чувствепного восприятия пад абстрактным знанием проявляет себя смехом. В этом Шопенгауэр видит ключ к объяснению всех комических ситуаций.