У Дидро спросили, что за человек Эпинэ. “Это человек, - ответил философ, который истребил два миллиона, не только не сделав за все это время ни одного доброго дела, но даже и не сказав ни одного доброго слова”.
Однажды к Дидро пришел какой-то юноша и принес пук никуда негодных стихов. Дидро откровенно сказал ему, что не только эти стихи его плохи, но, судя по ним, можно сказать с уверенностью, что лучших ему никогда и не удастся написать. “Ну, что же делать, - отвечал юноша, - буду писать плохие стихи!” Эта выходка заинтересовала Дидро. Он расспросил юношу и услыхал от него, что несчастный был одержим каким-то болезненным жаром к писанию стихов, не мог без этого жить. Но при этом еще оказалось, что злополучный поэт очень беден. Подумав, Дидро посоветовал ему ехать в Индию и там попытать счастья. С тем от него и ушел юный маньяк. Но через двенадцать лет он снова предстал перед Дидро, на этот раз прекрасно одетый, видимо ставший богатым человеком.

Однажды Руссо прогуливался с Дидро по берегу пруда в Монморанси. Остановившись около одного места на берегу, Руссо сказал: “Вот с этого самого места я раз двадцать собирался броситься в воду, чтобы покончить с собою”. -”Что ж вас удержало? - спросил равнодушно Дидро. “Я пробовал воду рукою, и мне всегда казалось, что она слишком холодна”.
У Дидро снисходительность к людям иногда доходила до непостижимых пределов, до самоотверженности. Так однажды к нему явился какой-то юный шантажист, подал толстую тетрадь и просил её прочитать. Рукопись оказалась злой и яростной сатирой на Дидро. “М.Г., - сказал ему Дидро, - я не зйаю вас, никакого зла я не мог вам сделать; скажите же, чем я должен объяснить ваше нападение на меня?” - “Мне просто-напросто есть нечего”, - покаялся юноша. Он надеялся, что Дидро даст ему денег, чтоб отвязаться от него. “Ну, что же, - спокойно говорил Дидро, - вы не первый, прибегший к такому способу пропитания. Многие охотно платят за молчание. Но дело в том, что вы можете извлечь гораздо больше пользы из вашей тетрадки. Обратитесь вы с нею к герцогу Орлеанскому.

Но Руссо был в высшей степени скромен и не любил открытого поклонения. Один почитатель приставал к нему очень долгое время, но тот так и не принял его вовсе. Почитатель написал ему длинное и восторженное письмо, умоляя дозволить ему предстать перед “величайшим из людей нашего времени”, и просил ответить только одно слово -да или нет. Руссо написал на листе бумаги крупными буквами: “нет” и отправил это письмо почитателю. Другой его почитатель оказался гораздо настойчивее. Это был бедный священник, проникшийся изумлением к гению великого писателя уже после его смерти. Руссо был похоронен в Эрменонвиле, на острове, лежащем посреди озера. Могилу его могли посещать только те лица, у которых было на это письменное разрешение владельца имения. Священник, почитатель Руссо, совершил свое паломничество из Парижа в Эрменонвиль пешком. Подойдя к озеру, он отыскал лодочника и потребовал, чтоб он его перевез на остров, но тот спросил пропуск и, убедившись, что его не имеется, отказался перевозить посетителя.

Какой-то бедный духовный, мечтавший о месте аббата, часто в беседах с Буало, с которым был знаком, горячо восставал против распространенной в то время манеры хватать множество мест и должностей; жадные люди брали места, вовсе не заботясь о том, как они справятся с принимаемыми на себя обязанностями, а заботясь лишь об умножении доходов. Знакомец Буало красноречиво осуждал жадность, столь мало совместимую особенно с духовным званием, для себя же, как он уверял, удовольствовался бы аббатством, которое приносило бы 2-3 тысячи франков, на большее же он никогда не польстится. Но все это был только один разговор; кандидату в аббаты случайно повезлог он получил аббатство с доходом в 7 тысяч, скоро потом другое в 5 тысяч, потом третье, тоже в 5 тысяч. “Ну, г-н аббат, - сказал ему Буало, встретясь с ним в это время, - где наши разговоры о грехе и соблазне многочисленных должностей и крупных доходов?” - “Ах, г-н Буало, - отвечал разбогатевший скромник, - если б вы знали, как эти доходы нужны для того, чтобы хорошо жить!” -"Знаю, понимаю и нисколько не сомневаюсь, что все это нужно для того, чтоб хорошо жить, но годится ли это для того, чтобы хорошо умереть?”.

Вольтер и Пирон однажды поспорили, кто из низ искуснее в лаконизме, и порешили для состязания написать друг другу письма, которые должны были состоять хотя бы из одной только фразы, но совершенно законченной и осмысленной. Бой был открыт Вольтером, который прислал Пирону записку, содержащую два кратчайших латинских слова: “Ео rus” (еду в деревню). Ответ Пирона не замедлил; он состоял всего лишь из одной буквы: “i”. Но “i” по-латыни значит - иди, поезжай. В настоящем елучае эта буква представляла собою вполне законченный и осмысленный ответ на письмо Вольтера.
Во времена Вольтера еще свирепствовали знаменитые lettres de cachet, т.е. письма с государственной печатью, по которым, людей хватали и сажали в Бастилию. Эти письма сильные мира сего легко доставали по знакомству с высшими сферами, а богатые просто покупали их. Но случалось, что ни в чем неповинных людей сажали в тюрьму и по поддельным письмам. Однажды случилась очень громкая история именно с подобным письмом. Вольтер, беседуя с полицейским префектом Эро, спросил его, что делают с подделывателями lettres de cachet. “Их вешают, - отвечал Эро. “И то хорошо, заметил Вольтер, - до поры до времени, пока не начнут, наконец, вешать и тех, кто подписывает неподдельные”.

Посетив однажды свою добрую знакомую, г-жу Шатлэ, Вольтер стал играть с ее маленьким сыном. Он усадил ребенка к себе на колени и говорил ему: “Милый мой дружок, для того, чтобы уметь ладить с людьми, надо всегда иметь на своей стороне женщин; а чтобы иметь их на своей стороне, надо из знать. Вот ты и знай, что все женщины лживы, лукавы, обманщицы”. - “Как, - прервала его рассерженная хозяйка, - что вы говорите? Как все женщины?” - “Сударыня, -остановил ее Вольтер, - грешно говорить ребенку ложь, детям надо всегда говорить правду!”
Отец Вольтера все хотел купить сыну какую-нибудь хорошую почетную должность, - в те времена эти вещи продавались и покупались. Но Вольтер всегда, когда заходила об этом речь, говорил: “Я не хочу почета, который покупают; я сумею приобрести почет, который мне ничего не будет стоить деньгами!”
Вольтер умел льстить, когда считал человека достойным. Так, во время посещения Франции Франклином знаменитый американец пожелал видеть Вольтера, слава которого уже давно перешла через Атлантический океан.