Г-жа Сталь не выносила людей, которые очень любят вести долгие и пространные рассказы, но ведут их не только нестерпимо скучно для слушателей, но даже сами не внося в собственный рассказ никакого одушевления, интереса. “Как можно их слушать другому, когда они не слушают, что сами говорят!”
Какой-то молодой, глуповатый франт, усаживаясь однажды между г-жою Сталь с одной стороны и г-жою Рекамье с другой, вздумал сказать дамам любезность: “Помещаюсь между умом и красотою”. - “Хотя и не обладаете ни тем, ни другим”, - подхватила Сталь.
Этот же анекдот рассказывают иначе. Дело в том, что хотя г-жа Сталь была бесспорно умна, но зато г-жа Рекамье вовсе не отличалась красотою. Поэтому Сталь будто бы ответила любезнику: “В первый раз в жизни слышу комплимент моей красоте!”
Кто-то однажды отозвался, что в доме родителей г-жи Сталь (т.е. знаменитого министра Людовика XVI Неккера) царила вечная скука. “Он прав, - заметила Сталь, - у нас скучно, потому что все заняты своим: отец - прошедшим, мать - настоящим, а я - будущим”.

У Талейрана был друг Монрон, который часто соперничал с ним в острословии. Граф Жирарден долго не решался признать своего сына Эмиля, впоследствии знаменитого писателя“Поспеши признать его, - советовал ему Монрон, - а то, смотри, позже он тебя не признает”.

“Дела • это чужое добро!” - говаривал Монрон. Впоследствии Гаварни, знаменитый карикатурист, видоизменил эту формулу: “Дела, - говорил он, - это чужие деньги!”

У Людовика XVIII был министр Корбиер, человек немножко грубоватый, не полированный, но прямой и бескорыстный. Придя в первый раз в кабинет короля, он спокойно вынул из карманов и положил к королю на стол свой платок, табакерку, очки. “Вы намерены опорожнить свои карманы?”
- спросил король, несколько задетый этой бесцеремонностью.
- “А ваше величество разве предпочли бы, чтобы я их набил?”
- возразил Корбиер.

Генрих VIII, влюбившись в Анну Боллейн, испытывал, несмотря на всю свою бесцеремонность, некоторые сомнения и угрызения. Дело в том, что Анна была его незаконная дочь. Желая до некоторой степени успокоить свою совесть, он обратился за советом к одному придворному, родственнику Анны, по имени Брайану. “Не знаю, - говорил ему король, - могу ли я взять дочь, после того как мать принадлежала мне?”
- “Помилуйте, государь, - отвечал ему покладистый царедворец, - ведь это все равно, что вы заколебались бы можно ли вам скушать цыпленка после того, как вы скушали курицу?”
Когда Гольбейн был придворным живописцем английского короля Генриха VIII, случилось однажды, что какой-то лорд стал очень бесцеремонно ломиться к художнику, и тот, в горячности и раздражении, спустил его с лестницы. Оскорбленный лорд пожаловался королю и грозил убить Гольбейна. “Милорд, -сказал ему король, - я запрещаю вам покушаться на него под риском вашей собственной жизни. Знаете ли вы, какая разница между вами и Гольбейном? Я могу взять сейчас семь мужиков и сделать из них семь графов, таких же, как вы. Но из семи графов таких, как вы, я не могу сделать и одного Гольбейна”.

Чувствуя приближение смерти, кардинал Ришелье упрашивал своих врачей сказать ему с полной откровенностью, что думают они о его состоянии и сколько времени, по их мнению, ему остается жить. Но они отвечали ему лишь одной грубой лестью: такая, дескать, драгоценная жизнь должна возбуждать участие самого неба и что Бог сделает чудо, чтобы спасти ее. Раздраженный этой галиматьей, Ришелье призвал к себе королевского лейб-медика Шико, человека прямого и простого. Он умолял его ничего не скрывать, сказать истинную правду, может ли он рассчитывать на выздоровление или готовиться к смерти. Шико, человек умный, дал ему хоть и не прямой, но достаточно ясный ответ: “В течение 24 часов вы либо выздоровеете, либо умрете”. Кардинал был совершенно доволен таким ответом, он понял истину и горячо благодарил Шико.
Главным адвокатом парламента во время Ришелье был Толон, человек очень невзрачный и тупоумный. Однажды он, в присутствии короля, возносил в своей речи до небес кардинала Ришелье, но говорил так неловко, что после заседания кардинал сказал ему: “Толон, вы сегодня ничего не сделал» ни для себя, ни для меня”.

Мазарини погиб от сильного приема рвотного. Впоследствии, когда это же лекарство, вовремя данное Людовику XIV, спасло его от смертельной опасности, пустили в ход остроту, что “рвотное уже два раза спасло Францию”.
У Мазарини был на службе один дворянин, который пользовался расположением министра, но был очень беден. Мазарини и сам желал предоставить ему какое-нибудь доходное место, но все не выходило случая. Дворянин начал, наконец, роптать, а Мазарини удвоил свои посулы, что при первой возможности приложит все старания, и т. д. Зная по опыту, что ничего из этих обещаний не выйдет, дворянин сказал своему патрону, что ничего ему не нужно, никакого доходного места, а что он просит только об одном: чтобы Мазарннм в присутствии придворной публики почаще клал ему руку на плечо, и больше ничего. И уловка как нельзя лучше удалась. Видя в этом дружеском жесте знак близости дворянина к кардиналу, все кинулись к любимцу, прося его в своих делах я, конечно, не скупясь на благодарность. Очень скоро человек, придумавший эту остроумную уловку, стал богачом.

Придерживаясь в пределах возможности принятого нами подбора материала, мы теперь переходим к подвигам человеческого остроумия, начиная приблизительно с XVII столетия до наших дней. Не имея, по роду нашего труда, никакой надобности держаться строго хронологического порядка, мы постараемся, однако же, сводить вместе факты, относящиеся к одной эпохе, отделяя в одно место все, что будет относиться к веку Людовика XIV, революции, времени Наполеона и т.д.
Однажды, когда Людовик XIII был еще наследником, встретившийся с ним на охоте крестьянин согнулся до земли, отдавая поклон дофину, а тот даже не взглянул на него. Тогда маркиз Пизани, воспитатель принца, сказал ему: “Ваше высочество, нет никого ниже этого человека и нет никого выше вас; и, однако, если б он и ему подобные не пахали земли, вы и вам подобные рисковали бы умереть с голоду”.
Однажды Людовик XIII, играя с Бассомпьером, уронил на пол несколько монет и наклонился, чтобы поднять их. Бассомпьер начал разбрасывать свои деньги направо и налево, а лакеи кидались и подбирали их. Королева, присутствовавшая при игре, сказала королю: “Государь, вы сделали Бассомпьера, а Бассомпьер делает из себя короля”.