— Можно? — Канареев на цыпочках вошел в кабинет и встал перед полированным столом.
— М-м...— сказали за столом.—Вы кто?
— Канареев,— тихо отвечал Канареев и подал бумагу в трех экзем-плярах.
— Это что?
— Характеристика,— прошептал Канареев.—Для турпоездки.
— Вижу, что характеристика. Чья?
— Моя,— еле слышно отвечал Канареев.
— Догадываюсь, что не моя,— ответили и посмотрели туда, где находился Канареев.— Ошибок нет?
— Наверное. Машинистка печатала.
За столом вздохнули и углубились в чтение.
— Это еще что такое?!
— Что?
— Вы гут пишете: «... зарекомендовал себя хорошим специалистом». Откуда вы это взяли?
Канареев почувствовал слабость и без разрешения присел на стул.

Я медленно бреду по привокзальной площади, впитываю первые впечатления и вдруг слышу за спиной сигнал. Оборачиваюсь, ко мне подруливает автомобиль.
— Куда ехать? — левацким полушепотом спрашивает шофер.
— Заводская улица. А что?
— Три рубля, — шепчет шофер. — Руб за скорость, руб за риск, руб за одиночество.
— Какое одиночество?
— Которое вы не обнаружите в трамвае номер пятнадцать. Если обнаружите трамвай. Садитесь.
— С удовольствием бы, — говорю я, — но у меня принципы. Не перевариваю вашего брата-«левака» органически.
И я независимо следую к трамвайной остановке.
Вскоре я набредаю на остановку и в ожидании «пятнашки» пританцовываю от мороза. Со мной танцуют скопившиеся здесь граждане. Минут через двадцать хореография прекращается и начинается осада подножек. Еще через секунду подножки оказываются полностью укомплектованными. Я остаюсь «за бортом».

Дежурный пожарник колхоза «Свет» сидел и соблюдал меру про-тивопожарной безопасности. Он курил в специально отведенном для этого месте.
А прямо к этому месту катил по деревне грузовик, и воробьи, как шрапнель, прыскали из-под колес.
Возле пожарника грузовик остановился. Шофер из кабины вылез и две женщины с лопатами.
— Откель? — по-древнедеревенски поинтересовался пожарник.
— С Перепольского древокомбината,— сказал шофер.
— А,— сказал пожарник обыкновенно.— А я думал, еще откуда- нибудь.
— Где у вас тут навоз расположен? — спросил шофер.
— Вон,—указал пожарник.—Та куча.
Шофер умело подрулил к куче, и обе женщины взялись за физический труд. А шофер к пожарнику подошел и папироску стрельнул.
Покурили.
— Завтра в область еду,— сообщил, посидев, шофер.
— А,— сказал пожарник.— А я думал, еще куда-нибудь.

Судьба давно связала человека и собаку. Первый, кто закемарит, будет слопан вторым. Поэтому каждый спит вполглаза. Официально, конечно, собака, один из лучших друзей человека, а человек — добрый хозяин. Но эта социальная конструкция имеет всего одну цель — предотвратить постоянное пожирание одних другими... По крайней мере, таково наше предположение. Взаимоотношения человека с кошками носят столь же извращенный характер.
Некоторые народности имеют с собаками "контракт" с четко обговоренными условиями. Так, у нивхов, народа, живущего в устье Амура и на Сахалине, занимающегося охотой и рыболовством, каждому ребенку от рождения "придают" собаку. Всю свою жизнь она питается испражнениями своего хозяина. В каком-то смысле она им "проникается". А когда хозяин умирает, его соплеменники съедают собаку. Таким образом, они как бы съедают самого хозяина, как считает исследовательница Лоренс Делаби, которая пространно рассуждает об "отложенном" самоканнибализме на страницах журнала "Монгольские
и сибирские исследования" . В сущности, собака служит своего рода посредником, который дает людям возможность избежать каннибализма в прямом и чистом виде. А это само по себе уже достаточный повод слопать своего песика.

Сегодня мы в гостях у Епифана Самсанова — прозаика, автора таких, не побоимся этого чуждого нам слова, бестселлеров, как «Адрес милиции известен», «Бриллиантовый зуд», «Взорвать и разровнять», «Лучше смерти может быть только жизнь». Епифан Епифанович давно и прочно принадлежит тому поколению, которое знает, к чему стремится. Неудивительно, что писатель целиком посвятил себя такому трудному, а порой и нелегкому жанру — приключенческой литературе.
— Я рос в обычной семье,— доверительно рассказал нам Самсанов,— в которой поэтому всегда было место подвигу. Мой отец стоял на часах. Вернее, сидел: он работал часовых дел мастером. Образно выражаясь, небо над головой охраняла и моя мать: она трудилась вахтером в обсерватории. Стало быть, еще с молоком я всосал настоящую цену хлебу, маслу, яйцам и шпротам. Это оставило неизгладимый след на всю жизнь. Трудовые мозоли — это понятие я натер себе с детства.
Да, тернистым был путь Епифана Самсанова в литературу: не один десяток лет он учился в школе, потом не окончил институт, переменил немало профессий и жен.

В город на Днепре летишь на крыльях. На стремительных крыльях «Ракеты», в наш век, прокладывающей путь не только в атмо, но и в гидросфере. За плотно задраенным стеклом дыбилась и бушевала шестибалльная волна рукотворного моря, мы сидели в мягких креслах, а речная стюардесса стояла у стойки бара и улыбалась нам белозубой улыбкой, удивительно шедшей к ее черному костюму.
— Есть «Жигулевское» пиво! — объявила белозубая девушка.
Среди представителей мужской половины пассажиров прокатился гул оживления, кресла под ними опустели, все двинулись к стойке, и я увидел чудо из чудес, настоящую фантазию: в руках у каждого поклонника пива светились и переливались янтарем тарань, чехонь, чебак и прочие вкусные вещи.
— А где вы взяли? — спросил я, напрасно пытаясь подавить предательские нотки зависти.
Путешественники посмотрела на меня, как на свалившегося с лунной орбиты:
— Как где? На рынке.
«Ракета» подошла к плотине, и пока мы поднимались в шлюзе, согласно закону сообщающихся сосудов, попутчики обогатили меня некоторыми полезными сведениями.