Расин бал очень привязан к своему семейству, к жене и детям. Между тем, ему то и дело приводилось подолгу не бывать дома; поэтому и он сам, и семья очень ценили те мгновения, какие им доводилось проводить вместе. Однажды он только что явился домой, и дети собирались угостить его великолепнейшим жареным сазаном. А в это время как раз явился посланный от какого-то важного лица, которое назвало к себе гостей и обещало, что у него будет Расин. Поэт отказался наотрез от приглашения, а когда посланный поставил ему на вид то неудовольствие, которое его отказ вызовет у властного вельможи, Расин приказал принести из кухни своего сазана и, показывая его посланному, сказал: “Ну, вот сами посудите, могу ли я отказаться отобедать с моими бедными детками, которые меня хотят так роскошно угостить; им и обед не в обед будет, если я уйду из дому. Я прошу вас, поставьте все это на вид его превосходительству!”
Расин часто со смехом рассказывал об одном враче, с которым он советовался. Доктор, выслушав его и исследовав, предписал ему не есть мясного, не пить вина, не читать, вообще ничем усидчиво не заниматься и в заключение добавил: “А главное- будьте всегда спокойны, довольны и веселы!”

Какой-то человек из простонародья захворал. Врач Лерже прописал ему лекарство в порошке, который он должен был принимать через два часа по кофейной ложке. Но Лерже был человек очень осторожный и потому распорядился, чтобы жена больного показала ему, какие у нее есть ложки. Осмотрев эти ложки, врач увидал, что они не годятся: одна мала, другая велика, а лекарство надо было принимать в определенной дозе, потому что оно принадлежало к числу сильнодействующих. Поэтому Лерже распорядился, чтобы больной принимал количество порошка, равное по весу одному дукату — ни больше, ни меньше. Посетив на другой день больного, Лерже с удивлением и беспокойством заметил, что ему стало гораздо хуже. Он, конечно, тотчас же накинулся на жену и спросил, как она давала больному лекарство.
— Давала, как вы приказали, — отвечала женщина. — Отвешивала порошка на дукат.
Лерже заглянул в коробку, где был порошок. Она была пуста. Между тем порошка должно было хватить на несколько дней. На вопрос, как она отвешивала порошок, жена показала доктору целую кучу серебряных денег со словами:
— Вот, извольте посмотреть сами. Пересчитайте, тут ровно на один дукат серебра. А золотого дуката у нас не было в доме.

Однажды на большом океанском пароходе, шедшем из Европы в Америку, ехала большая оперная труппа, законтрактованная директором в театр Нового Орлеана. Выдалась тихая погода, певцы, до того времени истязаемые морской болезнью и лежавшие на своих койках, вышли на палубу и от нечего делать стали пробовать голоса. Запел сначала один и оказался тенором. Вслед за ним затянул арию другой — тоже тенор. Потом третий, четвертый, пятый... И все тенора. Вышло, что импресарио Марнеф пригласил в одну в ту же труппу пять теноров. Все они тотчас же налетели на него с криками, упреками и угрозами, потому что он каждому из них при найме гарантировал, что у него не будет соперников на сцене.
— Господа, успокойтесь, пожалуйста, и выслушайте меня,— урезонивал их импресарио. — Я дал вам обещание и хорошо помню его, будьте спокойны. В первую же неделю по прибытии в Новый Орлеан до меньшей мере двое из вас схватят желтую лихорадку и умрут. Так что, из пяти останется уже только трое. Затем, пока будут идти репетиции, желтая лихорадка унесет еще двоих, и останется только один. Так чтот, мои обещания вполне и оправдаются. Поверьте, я очень хорошо знал, что говорил. Я человек опытный.

Когда в Риме скончался всеми любимый папа Лев X, покровитель наук и искусств, и папский престол занял невежественный, почти непонимающий по-итальянски чужеземец, Адриан VI, ненавидевший поэзию и искусства, римляне были в полном отчаянии, но зато, когда Адриан умер, дом его врача, Джиованни Антрачино, был весь украшен венками и цветами и на нем появилась крупная надпись: “Римский сенат и народ - освободителю отечества”.
Кардинал Альборнос (живший в XIV в.), горячий приверженец папы, победил одного за другим семь главных врагов Рима - семь областных властителей. Но у него были завистники; они вооружили против него папу Урбана V, который потребовал от него отчета в его управлении завоеванными областями. Альборнос велел нагрузить на один воз все ключи взятых им и отданных папе городов, и волы, увенчанные лаврами, привезли этот триумфальный воз в Ватикан. Сам же Альборнос вошел к папе, преклонил перед ним колени и просил его принять от него отчет, который тот с него спрашивал. Растроганный папа обнял его и благодарил за себя и за всех своих преемников.

Про одного из спартанских царей, Лрхидама (в Спарте пять царей носили это имя), рассказывают, что однажды, когда двое его друзей повздорили между собою и избрали его в судьи своей распри, он привел их в храм и заставил дать клятву в том, что они его решению беспрекословно подчинятся. Когда они поклялись в том, он сказал им: “Ну, так вот вам мое решение по вашему делу: не выходите отсюда, пока не помиритесь”.

От остроумцев древнего классического мира перейдем к остроумцам Средних веков и эпохи Возрождения. И здесь, ввиду чрезвычайной пестроты материала и отсутствия в нем внутренней связи, мы должны будем ограничиться чисто внешней группировкой, подбирая, в пределах возможности, к одному месту слова и выходки одной и той же личности, а также сводя кстати и попутно материал одинакового содержания по существу; таким образом, коснувшись, положим, астрологов и их предсказаний, подберем к фактам средневековой эпохи заодно и факты других времен, позднейших.

Талейран очень любил графа Нарбонна. Однажды он с ним прогуливался, а Нарбонн декламировал ему стихи собственного сочинения, очень плохие. Повстречав какого-то прохожего, который зевал во весь рот, Талейран заметил своему другу: “Нарбонн, ты всегда на улице кричишь во все горло. Говори тише; посмотри, зтот человек; очевидно, слышит твои стихи, потому что не может удержать зевоту”.
Талейран был духовным и даже епископом, а потом вышел из духовного звания, женился, был министром, дипломатом при революции, при Наполеоне, при Реставрации. Кто - то, уже при Людовике XVIII, удивлялся, как это король терпит такого нехристя - женатого епископа! Королю трудно было бы найти более прочного христианина, чем Талейран, - возразила одна умная дама, - подумайте, ведь он удостоился всяческих таинств и помазаний, в том числе пострижения и брака!”.
Когда Талейран умер, кто-то из дипломатов сказал: “Я уверен, что теперь Талейран уже предстал перед Сатаной, и тот говорит ему: “Ну, брат, ты перемахнул за пределы моих инструкций!”