Известный врач Бувар однажды успокоил больного удивительно простым и остроумным способом. В числе его постоянных пациентов была престарелая графиня Эзелиньяк, особа крайне мнительная. Бувар, чтобы занять ее воображение, чтобы она думала, что она постоянно лечится, предписал ей утром перед шоколадом, выпивать стакан воды, а затем другой стакан немедленно после шоколада. И вдруг однажды графиня забыла выпить, да притом не второй, а первый стакан воды. Полная ужаса она немедленно послала за доктором и, чуть не рыдая, рассказала ему про свою оплошность.
- И хорошо сделали, что послали за мной, - сказал ей Бувар. - Вы действительно сделали большую неосторожность, но, по счастью, теперь еще не поздно и можно поправить дело. Видите, ведь задача в том, чтобы ваш шоколад пришелся между двух порций воды, одна впереди, другая позади. Заднюю вы выпили, ну, а переднюю мы поставим на место... просто-напросто в виде промывательного. Вот у вас шоколад и попадет между двух вод!

Знаменитый композитор Буальдье был человек в высшей степени миролюбивый и скромный. Он, как лицо, близко причастное к сцене, имел свободный вход в театр “Французской комедии”, но редко пользовался этой льготой. Однако, случилось однажды, что он повел туда какую-то даму; для нее он взял в кассе билет, а сам решил воспользоваться льготой, но его остановил контролер. Буальдье назвал себя, но контролер ядовито возразил ему:
- Это недурно придумано, милостивый государь! Буальдье действительно имеет у нас право свободного входа, но он почти каждый вечер и пользуется этим правом, да и сейчас сидит на своем обычном месте. Вот он!
Буальдье очень спокойно перенес весь позор этого quipro-quo, спокойно пошел в кассу, взял билет и уселся со своей дамой. Друзья, узнав об этой истории, дивились потом этому спокойствию и упрекали Буальдье в потворстве какому-то проходимцу, которого он был обязан изобличить.
- Да зачем же это? - спокойно оправдывался Буальдье. - С какой стати беспокоить человека?

Про знаменитого математика Штурма рассказывают, что, лежа на смертном одре, он впал в забытье, перестал слышать, и домашние не могли добиться от него слова. Но вот случилось, что его посетил кто-то из друзей-профессоров. Домашние со слезами рассказали ему, что умирающий уже ничего не слышит и на вопросы не отвечает.
- А вот мы сейчас еще попытаемся, - сказал гость и, обращаясь к умирающему, громко крикнул ему : - Ну-ка, Штурм, 12 в кубе сколько будет?
- 1728! - ответил нимало не медля Штурм и тут же будто бы испустил дух.
В 40-х годах прошлого века в Париже жили-были два виконта, Дарленкур и Вальш, оба страстные писатели-любители, хотя и не высокого полета. Однажды при свидании Вальш сказал Дарленкуру:
- Знаете ли, г-н виконт, вы да я, пожалуй, что наилучшие прозаики нашего времени.
- То, что вы говорите, г-н виконт, если не вполне, то наполовину справедливо.
Лорд Максуэлл однажды выиграл удивительный процесс против страхового общества.

У Людовика XVIII было приключение с парой фруктов, только гораздо пикантнее. Дело в том, что король этот страстно любил фрукты, особенно внесезонные. Все дворцовые садовники это хорошо знали и один перед другим старались отличиться, преподнося королю землянику в январе или какой-нибудь персик в феврале-марте, зная, что он не оставит такого подвига плодоводственного искусства без щедрой награды.
В то время особенным талантом в области выгонки ранних фруктов славился монтрельский садовник, по имени Этьен. Однажды ему удалось выхолить к концу января пару великолепнейших и огромных груш. Когда они вызрели, он положил их на изящную тарелочку и отправил к королю со своим маленьким сыном. Людовик был так поражен этими гигантскими грушами, вызревшими в январе, что даже удалил из комнаты всех присутствовавших, чтобы без всякой помехи предаться созерцанию этого чуда. С ним остался только мальчуган, сын садовника, принесший плоды.

“Моя жена, - говорил он, - обедает в 5 часов, я же никогда не чувствую аппетита раньше 7 часов. И вот, чтобы угодить друг другу, мы условились обедать в 6 часов. И выходит, что она садится за стол голодная, а я сытый. И это называется - жить счастливо, делая взаимные уступки!”...
Шатобриан в старости жил отшельником, ни с кем не видясь, но, однако, страстно желая, чтоб о нем не забывали и говорили; он был очень тщеславен. Зная его нрав, остроумный Сальванди говорил про него: “Шатобриану теперь хотелось бы жить в келье, но только, чтобы эта келья была на сцене, в театре”.
Один из племянников Шатобриана, ревнуя о славе дяди, которого глубоко уважал, очень ловко провел своего учителя, аббата Юрэ. Это был очень ученый человек, великий знаток классической литературы. К Шатобриану он относился свысока, не любил его за склонность к новшествам в стиле и даже не признавал в нем литературного дарования, чем чувствительно обижал его племянника, искавшего случая отомстить за дядюшку. Этот случай ему представился, когда Юрэ однажды задал ученикам сочинение на тему “праздник плоти Господней”.

В Париже есть много больших любителей генеральных репетиций в театрах. Попасть на эти репетиции можно, конечно, только по знакомству с автором пьесы или директором театра, или с кем-нибудь из актеров,В числе этих любителей репетиций особенно отличался некто Доманж. Это был человек сам по себе очень почтенный, образованный, большой знаток театра. Но не это доставило ему обширную известность по всему Парижу, а его коммерция, без сомнения благодетельная, но не особенно "благоухающая": он держал ночной санитарный обоз и при одном упоминании о “доманжевых каретах” каждый невольно морщил нос... Вот этот-то Доманж-очиститель и напросился к Дюма не репетицию одной из его комедий. Увлекшись своею страстью к театру, Доманж не вытерпел, и в то время как знаменитая Марс говорила свой монолог, он вдруг вскочил с места и крикнул ей:
-Сударыня, тысячекратно извиняюсь, что прерываю вас, но не лучше ли бы вам в этой сцене выходить справа, а не слева?..