Философ Ванини на обращенное к нему обвинение в безбожии поднял с земли соломинку и сказал:
— Мне довольно этой былинки, чтобы бесспорно доказать то, в отрицании чего меня обвиняют.
Нечто подобное приписывают и Руссо. Однажды он вошел к г-же Эпернэ, неся в руке большой пук колосьев.
— Вот вам, — сказал он, — целый пук доказательств бытия Божьего.
У Руссо был домик в Монморанси, а рядом с ним— бывшее имение какого-то важного, но очень пустого и тщеславного барина, хваставшегося своей охотой и красной ленточкой своего ордена. Однажды заяц, принадлежавший этому барину, ушел из его садка, пробрался в скромный огородик Руссо и пристроился там к капусте. Садовница Руссо завладела этой случайной добычей, а барин-сосед, узнав об этом, страшно разгневался и грозил садовнице. Тогда Руссо продиктовал ей письмо к соседу; в нем она сначала рассыпалась в извинениях, а в конце заявил:
«Милостивый государь, я питаю к вашим зайцам всяческое почтение, но молю вас, наденьте на них на каждого по красной орденской ленточке, чтобы я могла их отличить от других зайцев».
Однажды Руссо прогуливался с Дидро по берегу пруда в Монморанси. Остановившись около одного места на берегу, Руссо сказал:
— Вот с этого самого места я раз двадцать собирался броситься в воду, чтобы покончить с собой.

Какой-то бедный духовный, мечтавший о месте аббата, часто в беседах с Буало, с которым был знаком, горячо восставал против распространенной в то время манеры хватать множество мест и должностей; жадные люди брали места, вовсе не заботясь, как они справятся с принимаемыми на себя обязанностями, а заботясь лишь об умножении доходов. Знакомец Буало весьма красноречиво осуждал эту жадность, столь мало совместимую особенно с духовным званием, для себя же, как он уверял, удовольствовался бы аббатством, которое приносило бы 2—3 тысячи франков, на большее же он никогда не польстится. Но все это был только один разговор; кандидату в аббаты случайно повезло: он получил аббатство с доходом в 7 тысяч, скоро потом другое, в 5 тысяч, потом третье, тоже в 5 тысяч.
— Ну, господин аббат, — сказал ему Буало, встретясь с ним в это время, — где наши разговоры о грехе и соблазне многочисленных должностей и крупных доходов?
— Ах, господин Буало, — отвечал разбогатевший скромник, — если б вы знали, как эти доходы нужны для того, чтобы хорошо жить.
— Знаю, понимаю и нисколько не сомневаюсь, что все это нужно для того, чтоб хорошо жить, но годится ли это для того, чтобы хорошо умереть?

Вольтер и Пирон однажды поспорили, кто из них искуснее в лаконизме, и решили для состязания написать друг другу письма, которые должны были состоять хотя бы из одной только фразы, но совершенно законченной и осмысленной. Бой был открыт Вольтером, который прислал Пирону записку, содержащую два кратчайших латинских слова: «еду в деревню». Ответ Пирона не замедлил последовать; он состоял всего лишь из одной буквы. Но буква эта по-латыни значит — «иди, поезжай». В настоящем случае эта буква представляла собой вполне законченный и осмысленный ответ на письмо Вольтера.
Во времена Вольтера еще свирепствовали знаменитые «письма с государственной печатью», по которым людей хватали и засаживали в Бастилию. Эти письма сильные мира сего легко доставали по знакомству с высшими сферами, а богатые просто покупали их. Но бывало, что ни в чем не повинных людей сажали в тюрьму и по поддельным письмам.
Однажды случилась очень громкая история именно с подобным письмом. Вольтер, беседуя с полицейским префектом Эро, спросил его, что делают с подделывателями.
— Их вешают, — отвечал Эро.
— И то хорошо, — заметил Вольтер, — до поры до времени, пока не начнут, наконец вешать и тех, кто подписывает неподдельные.

Путилин как-то приходит к своему приятелю и не застает его дома.
— Как прикажете о вас доложить? — спросил встретивший его слуга.
— Подай мне кочергу, — сказал Путилин.
Слуга, недоумевая, вручил ему большую железную кочергу. Путилин без всякого усилия связал ее двумя узлами и отдал пораженному лакею, приказав:
— Когда приедет домой барин, подай эту мою визитную карточку, он разберет, кто был.
Отец писателя Владимира Александровича Соллогуба однажды, прогуливаясь в Летнем саду со своей дочерью, девушкой поразительной красоты, повстречался с одним знакомым, очень самоуверенным и очень глупым.
— Скажи, пожалуйста, — воскликнул знакомый, — как это случилось? Ты никогда красавцем не был, а дочь у тебя такая красавица?
— Это бывает, — отвечал Соллогуб. — Попробуйка, женись: у тебя, может быть, будут умные дети.
Русский ученый Климент Аркадьевич Тимирязев в 1877 году посетил Дарвина. Разговаривая с Тимирязевым, Дарвин спросил:
— Вы не знаете, почему это немецкие ученые так ссорятся между собой?

Однажды во время спектакля «Большевики» с Е. Евстигнеевым, который играл роль Луначарского, случился забавный казус. Луначарский должен был выйти из комнаты, где лежал раненый Ленин и сказать: «У Ленина лоб желтый...»
Евстигнеев выходит на сцену и произносит:
— У Ленина жоп желтый!
Как-то раз Евстигнеев встретился в буфете с актером Павловым за стопкой коньяку.
— Ты знаешь, — похвастался Павлов, — однажды я так здорово сыграл одну трагическую роль, что рыдала вся съемочная группа.
— Это что! — перебил Евстигнеев. — Я как-то раз настолько великолепно сыграл роль трупа, что меня едва не похоронили...
О. Ефремов играл в спектакле роль царя и должен был произнести такую фразу: «Я в ответе за все и за всех!» Но Ефремов сбился и вышло у него так:
— Я в ответе за все и за свет!
Его партнер Евстигнеев на миг смутился, а потом продолжил:
— И за газ, и за воду, ваше величество?..
Шла премьера одной официозной постановки, где поднималась рабочая тема и тема коммунистической партии.

Первую из дошедших до нас попыток разобраться в причинах смеха предпринял Платон в «Филебе». Он провел аналогию меяеду тем удовлетворением, которое дает почесьгеапие при сильном зуде, и восприятием смешного. В первом случае возникает «смешанное телесное чувство»: на неприятное ощущение зуда накладывается чувство облегчения. А восприятие смешного вызывает «смешанное душевное чувство», в котором сочетаются боль и удовольствие.
Впешние причины, вызывающие смех, лежат в поведении других людей, точнее — в их неверной самооценке. Одип бахвалится совершенством своего тела, другой — богатством, третий — душевными достоинствами. Преувеличение собственных добродетелей, особенно мудрости, — самое частое из человеческих заблуждений. Властный и надмеппый человек, восхваляя себя, возбуждает ненависть; слабый в той же ситуации вызывает смех.
Ошибочная самооценка, согласно Платону, — несчастье. Выходит, смеяться над чванством и самомнением друзей значит радоваться их несчастью. Но ведь несчастье друзей — зло; оно причиняет боль. Вывод: омех включает в себя одновременно боль и удовольствие .
Взгляды Аристотеля не были изложены в специальном труде; во всяком случае, до нашего времени такой труд не сохранился. Но в «Поэтике», «Риторике» и «Политике» можно найти высказывания о природе смешного.