Сто восемьдесят седьмой день.
Уже сто восемьдесят седьмой день я сижу в одиночестве под землей в пещере среди сталактитов и сталагмитов. На земле, дома,— жена, дети. Не знаю, выдержу ли я.
Сто восемьдесят восьмой день.
Миновал сто восемьдесят восьмой день моего одинокого пребывания в пещере. Там, на земле,— жена, дети, родственники. Выдержу ли я?
Сто восемьдесят девятый день.
Сто восемьдесят девять дней я нахожусь в подземной пещере. На земле, в городе, демонстрируют новый отечественный фильм. Выйти из пещеры? А может быть, все-таки выдержу?
Сто девяностый день.
Я провел в одиночестве сто девяносто дней. В пещере. А на земле друзья, знакомые, общество. Выдержу? Не выдержу.

Вернувшись с работы, супруги Цыпляевы спешат поделиться новостями.
— Моя начальница опять битый час висела на служебном телефоне,— сказала Цыпляева.— Книжные магазины обзванивала: ее, видите ли, интересует, не меняет ли кто-нибудь «Княжну Тараканову» на «Осуждение Паганини». А вчера шарила по парфюмерным: французские духи ей понадобились. А у меня сорвался разговор с поставщиками.
— Наш дурачок тоже сегодня не перенапрягся,— сказал Цыпляев. С полдня — портфель в зубы и к смежникам. Только и слепому ясно — в парной его смежники поджидали. Из портфеля-то березовый дух пер.
— Нет, моя сидит от звонка до звонка. В конце дня голова пухнет от ее телефонной болтовни. Не успокоится, пока всех приятельниц не обзвонит. Сколько дел без телефона буксует. По самым неотложным на улицу бегаем звонить, за две копейки.
— А мой что удумал! На вскапывание своего личного огорода Балкина дважды снимал с работы. А теперь премию ему повышенную подписал.
— Моя, наоборот, лишила премии Синяеву, которая ее, помнишь, на собрании песочила.

К каждому человеку рано или поздно приходит Смерть. Пришла она однажды и к Пете Задирашкину. По случаю.
Случай был такой. Задирашкин лежал в постели с температурой, слабый и незадиристый, даже подумать хулиганить не мог - болел гриппом.
Присела Смерть возле него на постель и спрашивает:
- Ты почему до сих пор заявление не написал?
- Какое заявление? - хрипит Задирашкин.
- Какое, какое... О смерти. Пиши скорей, мне некогда!
- А у меня ручки нет, - привычно отвечает Петя.
- А-а, ручки нет! Ладно. Тебе с какой пастой - синей, черной, фиолетовой? А может, ты напоследок желаешь красно-буро-зеленой побаловаться?
- Оранжевую хочу! - шепчет Задирашкин.
- Пожалуйста.
Открыла Смерть «дипломат», достала из него набор ручек, нашла нужную.
- А у меня тетрадки нет, - говорит Петя.
- А мне тетрадка и не нужна, - говорит Смерть. - Заявление на большом листе бумаги писать положено. А еще лучше - на бланке, вот на этом!

Прежде чем разбирать прием, расскажем об одном случае. Главврач больницы, человек не очень умный, но чрезвычайно говорливый, часто собирал совещания для обсуждения вопросов, не стоящих выеденного яйца. Однажды вышел на трибуну доктор К-й, человек серьезный (о чем знали все) и в то же время озорной (о чем знали немногие). «Что нужно нашей больнице, чтобы изжить недостатки? — начал оп патетическим тоном.— Нам нужны титаны!!» — продолжал он громовым голосом и тут же пояснил, что имеет в виду обеспечение кипяченой водой. Ораторский пафос доктора К-го натолкнул слушателей на мысль, что речь идет о человеке-титане. Неожиданный переход к кипятильнику для воды оказался внезапным и остроумным, хотя доктор похвалы начальства не удостоился.
Двойное (или множественное) истолкование имеет много разных форм. Простейшая из них — игра слов, или использование омонимии. Иногда группа коротких слов звучит примерно как одно длинное. Манипуляция подбора таких слов доставляет удовольствие, даже если и без глубокого содержания. Д. Д. Минаев был виртуозом «словесной игры»:
«Область рифм — моя стихия,
И легко иишу стихи я.
Без задержки и отсрочки Я иду к строке от строчки.
Даже к финским скалам бурым Обращаюсь с каламбуром».

Действующие лица:
ДЕЗДЕМОНА ВЕНЕЦИАНЕНКО — заведующая станичным бистро "Вареник з вишнею".
МАВРЕНЕЦ — бригадир полеводческой бригады.
КАССИОНКЖ — комбайнер, участник художественной самодеятельности.
ДЕД ЯГОВ — юморной старик.
Действие происходит, естественно, на Кубани. Вход в станичное бистро. Стеклянная дверь, на которой табличка: "Горилки нема". За сценой девичьи голоса исполняют казацкие частушки, припевки и пригудки. На завалинке сидит дед Ягов с кубанкой и берданкой. Входит Мавренец. В руке у него подшипник от мотовила.
МАВРЕНЕЦ. Слухай, дидусь, ты Кассионюка не бачив?
ДЕДЯГОВ. А як же? Здесь он, с утречка возле твоей Дездемснихи отирается. Оце коллега! Чуешь?
МАВРЕНЕЦ.Ты шо, дед, сказился? Дездемона и Кассионюк? Да за такие слова... (Играет желваками и подшипником.)
ДЕД ЯГОВ. Тю-ю, не веришь? А ты спытай: Дездемона Серахвимовна, иде тот платочек, шо я вам подарил к международному бабьему дню Восьмое марта? Ась? Тут уж она оглавушится напрочь. Бо платок — у Кассионюка!

Воскресенье я решил посвятить домашним делам. Поднялся в девять утра, включил электроутюг, пустил в ванну воду, поставил на газ чайник и вдруг вспомнил, что обещал забежать к приятелю и растолковать ему одну задачку. Я быстро накинул пальто и выбежал на улицу.
Через десять минут я был у товарища. Мы , раскрыли учебник, и я стал объяснять ему ход решения. Но тут же вспомнил, что обещал родителям починить приемник. Я вскочил со стула, накинул пальто, крикнул на ходу: «Доделаем потом!» — и выскочил на улицу.
Через тридцать минут я был у родителей. Поставил приемник на стол, снял заднюю крышку, вынул несколько ламп, открепил конденсатор и тут вспомнил, что обещал заехать к брату посмотреть его новый костюм. Я оставил приемник, накинул пальто, крикнул с порога, чтобы они ничего без меня не трогали, и бросился к ближайшей станции метро.