Однажды корабельный мастер Гур Иванович Гурьев, любимый Петром за исправность и усердие, подал ему бумагу.
— Что это? Челобитная на Сенат?
— Да, государь.
— А знаешь ли ты закон: что бывает тому, кто жалуется на Сенат?
— Знаю: кто просит неправильно, тот подвергается смертной казни.
— И ты все-таки просишь?
— Да, бью тебе челом, государь.
Петр недоверчиво покачал головой.
— Эй, Гур,— сказал он,— возьми назад просьбу, покажи ее знающим людям и посоветуйся с ними, на это даю тебе три дня сроку. Мне будет жаль тебя лишиться.
Через три дня Гурьев опять подает ту же челобитную.

Петр в начале основания Петербурга, который он называл своим «парадизом», был сильно озабочен устройством новой столицы. Он даже издал указ, которым «накрепко» запрещалось в течение нескольких лет строить какие бы то ни было каменные здания во всем государстве, чтобы привлечь и сосредоточить строительные силы и средства в Петербурге. Он был крайне доволен, когда кто-нибудь по собственной инициативе строил в городе или окрестностях какое-либо выдающееся по величине или красоте здание.
Однажды, в отсутствие царя,— это было в 1715 году— императрица Екатерина задумала сделать своему державному супругу сюрприз. С помощью архитектора Феретера в 25 верстах от Петербурга выбрали удобное место и возвели увеселительный замок с садом. Государыня назвала эту дачу «сарским селом», по имени бывшей владелицы лифляндской баронессы Сары. Когда Петр возвратился, Екатерина сказала ему, что в его отсутствие она нашла, «хотя пустое, но весьма приятное» здоровое место недалеко от столицы, на котором, наверное, он захочет построить себе увеселительный замок. Государь пожелал видеть это место.

Однажды епископ Клермон-Тоннер читал епископу Бовэ отлучение от церкви, изданное им против настоятельницы какого-то монастыря, которая, нарушая строгое приказание епископа, отправилась с несколькими монахинями лечиться на воды. Епископ был этим ужасно разгневан и написал суровый акт, в котором говорилось, что за это ослушание подвергается отлучению и настоятельница, и монахини, и весь вообще их поезд. “Как же это, - перебил его епископ Бовэ, - весь поезд?.. Значит, и лошади в том числе?”

Знаменитый баснописец Лафонтен был, вроде нашего дедушки Крылова, человек весьма мирный, ленивый и спокойный. Но когда ему случалось взволноваться, он часто разражался удивительно забавными речами. Так, на первом представлении своей же собственной оперы “Астрея” он внезапно впал в страшное неудовольствие собственным произведением и начал его вслух бранить на чем свет стоит.

К знаменитому трагическому актеру Кину однажды явился какой-то молодой человек, одержимый жестокой и неодолимой страстью к актерству. Кин пригласил его что- нибудь продекламировать, и кандидат в артисты некоторое время выл и ломался перед ним, истощая его терпение.
- Да вы раньше играли где-нибудь? - спросил его Кин.
- Как же, я исполнял роль Авеля.
- Скажите лучше Каина, - поправил его Кин, - потому что своей игрою вы, без сомнения, убили Авеля.
Одна дама спрашивала доктора Бувара о каком-то новом лекарстве, только что входившем в моду, - хорошо ли ей будет принимать это снадобье. “О, да, сударыня, - отвечал доктор. - Но только поторопитесь, пользуйтесь им, пока оно еще излечивает”.
В отделе первом, посвященном древнему миру, мы привели одну из бесчисленных вариаций рассказа о мимической беседе, в которой двое людей, обменявшихся известными знаками, толкуют их каждый по-своему.

Епископ Камю однажды узнал, что очень благочестивая девушка из хорошей семьи, воспитывавшаяся в одном монастыре и желавшая постричься там в монахини, была вынуждена выйти из монастыря, потому что, по уставу, от поступавших в монахини требовался большой денежный взнос. Главный же курьез этого происшествия состоял в том, что монастырь принадлежал к одному из тех орденов, в которых обязателен обет нищенства. Камю однажды, после того; как он узнал о приключении помянутой девицы, взойдя на кафедру после богослужения, обратился к прихожанам со словами: “Братия, представляю вашему милосердию молодую девицу (имя), которую сестры (такого-то) монастыря не находят достаточно богатой, чтобы принять от нее обет нищеты”.
Известный пастеллист Латур писал однажды портрет какой-то дамы. Его модель отличалась неимоверно большим ртом и во время сеансов делала большие усилия, чтобы уменьшить его размеры. Художник, видя ее старания, в сущности, совершенно бесплодные, а ему в работе немало мешавшие, сказал ей: “Сударыня, вы, пожалуйста, не затрудняйте себя напрасно; вы только скажите мне, и если угодно, я могу вас изобразить хоть и совсем без рта”.

Маршал Вильеруа был командирован в Лион умиротворить вспыхнувшее там народное волнение. Все знали, что маршал большой любитель прекрасного пола, и интересовались, за которой из лионских красавиц он будет ухаживать.
Одна парижская дама, очень этим вопросом заинтересовавшаяся, писала своей приятельнице в Лион, с просьбой сообщить ей немедленно “кому маршал бросит платок” - намек на известный гаремный обычай. Одна лионская старая дама, очень ядовитая и острая, увидя это письмо, заметила: "Какой там платок... он уже давно не сморкается”.
При составлении словотолкователя французского языка, издаваемого академиею наук, когда дошла очередь до слова crevette (креветка - мелкая порода рака), один из академиков предложил такое определение: “Маленькая рыбка красного цвета, ходящая задом наперед”. Начали отбирать голоса, и все соглашались с этим определением, и только один строптивый член ученого собрания сделал замечание.
- Определение превосходное, - сказал он, - но только все же нужно в нем сделать кое-какие поправочки. Видите ли, во- первых, креветка не рыба, во-вторых, она не красная, и в- третьих, ходит не задом, а передом. Во всем прочем определение вполне точно, и я ничего против него не имею.