Оказывается, смелость и благородство — эти прекраснейшие качества человеческой души — не всегда совместимы. Если, допустим, человек желает проявить смелость, ему не обязательно удается быть при этом благородным.
Разумеется, все зависит от обстоятельств. Я тут кое-чего расскажу, а вы уж сами делайте выводы.
Начнем с Эскулапова Алексея Сергеевича. Летним вечером в помещении Приозерского отделения Союза художников творческий коллектив пил за одного уходящего, как принято говорить, на заслуженный отдых коллегу. Тут-то Эскулапов и совершил свой смелый поступок. На глазах у собратьев по творческим поискам он бесстрашно напал на секретаря худфонда Катю, типичную представительницу прекрасного пола. Повод был основательный: Катя в ответ на недвусмысленные домогательства Эскулапова наградила его пощечиной. Возмущенный живописец гремя точными ударами сбил Катю с ног. И, в последний раз опрокинув рюмку за уходящего на заслуженный отдых собрата, покинул помещение.
Если в действиях молодого художника сквозила смелость в отрыве от благородства, то благородство в отрыве от смелости оказалось уделом Льва Антоновича Буклеева, председателя отделения Союза художников.

Вечером по телевизору он смотрел фильм о бюрократах. Они ездили в черных «Волгах», в конспиративных саунах пили взяточный коньяк и принимали вредные управленческие решения. Утром, в метро, он прочел статью о бюрократах. Они протирали штаны в кабинетах, пили чай с сушками и никаких решений не принимали. Сидевший рядом гражданин разглядывал карикатуру в журнале. На ней был изображен бюрократ в пыльных нарукавниках, уныло перекладывающий бумажки из одной гигантской стопы в другую.
Наш герой нарукавников не носил. Чай пил только в неслужебное время, а коньяк — по праздникам, отстояв в километровой очереди и расплатившись своими кровными. «Волги» и сауны ему не снились даже во сне. Потому что снились ему твердо налаженная отчетность и квартальная премия в размере восьми процентов от установленного должностного оклада.
За этот оклад он ежедневно от девяти до восемнадцати раскалял пылающим ухом телефонную трубку, исписывал килограмм исходящих и просматривал полтора кило входящих. Кроме не очень большого оклада и глубокого чувства удовлетворения, эта работа приносила ему иногда и разнокалиберные радости.

Ребенка Зимаев не хотел. Но он все равно родился, не спросив у него согласия. И как бы издеваясь над Зимаевым, по ночам включал свою сирену. Зимаев спросонья двигал ногой в спинку кровати, нащупывая тормоз. Одновременно он пытался нащупать на голой груди карман, а в нем водительские права. Наконец, врубившись и смекнув, чго воет не милицейская сирена, а его собственный сын, нехотя отрывал голову от подушки и в свете ночника всматривался в младенца.
— Не ребенок, а инспектор ГАИ,— сетовал Зимаев.— Скоро штрафовать начнет.
Когда сын немного подрос, у него появился свисток — подарил кто- то из гостей,— и он целыми днями свистел в него.
Зимаев работал продавцом магазина «Мужская одежда». Торговал он костюмами, зарплату имел скромную, что никак не соответствовало его образу жизни.
Свистки нервировали Зимаева, в голову лезла всякая чепуха: то газетная заметка под тошнотворным заголовком «И поделом!» — о продавце, который, как и Зимаев, извлекал выгоду из дефицита; то строки из письма бывшего сослуживца, отсиживающего срок: «А кормят здесь сытно, на завтрак и ужин каша (дают добавку), благодаря физическим нагрузкам бессонницей не страдаю».

Он вышел из дому прямо в бодрящее утро. И вдруг, будто его кто-то в сердце толкнул: между домом и галантерейным киоском на столбе горела лампочка!
Сергей Николаевич обошел вокруг столба три раза. Как раз под лампочкой, по иронии судьбы, висел жестяной призыв: «Уходя, гасите свет!»
«Ох, разгильдяи!» — грустно подумал Сергей Николаевич. И побежал к дворничихе Емельяновне, подметавшей брусчатку. Дворничиха на его сигнал почти не обратила внимания.
— Разве ж ты не видишь, милый? — спросила она.— Столб-то чей? Киоскерши!
Тут же высунувшись из окошка, киоскерша заявила, что ничего подобного, столб от жэка!
В свойственном женщинам бурном стиле обе стороны стали выяснять отношения, а Сергей Николаевич махнул на них рукой и отправился к участковому милиционеру Никишину.
А точка-то полыхала в полный накал!
— У вас что? — спросил Никишин.
— У меня ничего. Я к вам насчет лампочки.
Услышав про лампочку, участковый почему-то заскучал:
— Идите; идите, товарищ. Честное слово, хватает делов!
Сергей Николаевич понял, что ему придется потратить ещо
много невосстанавливающихся нервных клеток, но отступать уже было поздно.

Светает. Над вечным покоем вырисовываются угрюмые прямоугольники надгробий, кресты приветливо раскрывают объятия. Крытая автомашина «Мебель» подруливает к памятнику с надписью: «Светозараза Елизавета Карловна. 1879—1947. Незабвенной тете от скорбящих племянников». Из машины вылезает бригада дюжих молодцов. V одного в руках ломик.
— Осторожнее, не поцарапайте. Не копеечная вещь. Полированная,— вертится около них кладбищенский сторож Василий Мотыльков.
Вскоре надгробие сгружают у дома Мотылькова. Надпись залеплена газетой.
— Тумбочку под телевизор приобрел — разъясняет он выглядывающим из окон соседям.— Импортная. Не то малайская, не то костариканская. Под мрамор сделана. По последней моде,
— Где брали? — интересуются соседи
— В свободную продажу они не поступают,— выкручивается, Василий.— Знакомый устроил.
Памятник обосновывается в квартире Мотылькова. Он ставит на него телевизор «Рекорд» и обмывает приобретение в кругу друзей...

Все жалуются — засилье информации, коммуникации, телевидения — никакой личной жизни. А мне нравится. Пульс жизни слушаешь, дыхание планеты.
Слышу, что-то такое в Африке, в южной ее конечности. Значит, есть она, Африка эта, есть. И не только в учебнике географии или в книжке про Бармалея. Третьего дня в универмаге дубленки давали. По записи, ясное дело, но давали. Это радует.
Читаю: виновные наказаны. В другом, конечно, городе, но все равно приятно — наказывают. Заведующего сняли. Поделом! Хапуга привлечен. Жаль, один, но тоже как-то веселей. Водителю такси указано. Куда не знаю, но и на том спасибо.
Делегация выехала, для обмена опытом. Ездят, меняются. Молодцы! В театре премьера, приняли хорошо. Значит, кому-то повезло с билетами. Рад за вас! Новую модель выпустили. Наверняка кто-то купит. Новый дом сдают, в хорошем месте, соответствующей планировки.