Которая с великой пользой применяется для оживления ума вялого и совершенствования ума живого; но главная цель ее — снабдить фантазию разнообразными сравнениями для всех предметов и на все случаи жизни. Она научит вас уподоблять друг другу вещи, которые по природе своей не имеют ни малейшего даже воображаемого соответствия, что собственно и является творением и истинным делом поэта, как показывает его наименование; и позвольте мне сказать, что хороший поэт так же не может обойтись без исподволь накопленного запаса сравнений, как сапожник без колодок. Они должны все быть вымерены, и разобраны по порядку, и развешаны в мастерской, готовые служить каждому заказчику, и подогнаны к стопам всевозможных стихотворных размеров; и здесь я бы мог обстоятельнее (как мне очень хочется) подчеркнуть удивительное соответствие и сходство между поэтом и сапожником во многих особенностях, присущих им обоим, таких, как привычка перевязывать виски, свойства обрабатываемого материала, применение кривого ножа и т. п., если бы это не увело меня в сторону или не походило бы на шутку, неуместную в столь серьезном деле.

Оформив бракосочетанье. Работник загса дядя Фрол Молодоженам на прощанье Стихи известные прочел:
— «Любовью дорожить умейте,
С годами — дорожить вдвойне. Любовь не вздохи на скамейке И не прогулки при луне».
А через три минуты с гаком (Здесь темпы выше всех похвал) Наш дядя Фрол законным браком Другую пару сочетал.
— A-ну, ребята, не робейте, Приблизьтесь быстренько ко мне! «Любовью дорожить умейте,
С годами — дорожить вдвойне».
Кто там еще? Поторопитесь! Шагайте, юны и легки!
Вот тут скорее распишитесь... Теперь прослушайте стихи: «Любовью дорожить...» —
А впрочем,
Вы сами грамотны вполне.
Домой придете и прочтете,
Чем надо дорожить вдвойне.
...Внезапно Фрол переменился — Он до конца стихи прочел.
А дело в том, что дядя Фрол Впервые в жизни сам влюбился.

Первый. Здравствуйте, - товарищи! Прошлый раз мы с Павлом Васильевичем советовали вам, как лучше провести воскресный день...
Второй. Другим-то советовали, а о себе не подумали.
Первый. А в чем дело, Павел Васильевич?
Второй. Отпуск у нас « на носу. Как мы с вами отдыхать будем?
П е р в ы й. Я уже все решил. Мы отправимся в туристский поход.
Второй. Ну что ж, в поход так в поход.
Первый. Только я вас предупреждаю: это не загородная прогулка, туризм — это спорт, здесь нужна соответствующая подготовка, закалка и выдержка.
Второй. Что вы меня пугаете! Я в прошлом году два месяца на даче выдержал — в сарае, без воды и без света. Так что закалка у меня есть... Говорите, что с собой брать надо.
Первый. Туристы берут в дорогу самое необходимое.
Второй. Понятно. Ста рублей хватит?
Первый. Вы меня не так поняли. Надо взять рюкзак, спальный мешок и, конечно, запас продуктов дней на двадцать.
Второй. А что, там с продуктами плохо?

Папа Бенедикт XIV зло покарал кардинала, заведовавшего внешним благоустройством Рима. Этот кардинал страшно запустил улицы города, так что во многих из них стояла непролазная грязь. И вот однажды, разузнав, что кардинал должен проезжать по одной из грязнейших улиц, папа внезапно сам как раз в эту минуту появился на улице. По тогдашнему обычаю кардиналы при встрече с папою должны были становиться на колени и в таком положении принимать от папы благословение. Волей-неволей небрежному кардиналу пришлось преклонить колени посреди им же созданной грязи. Л папа еще нарочно продержал его в этой позиции с полчаса.

Аббат Демонер был очень рассеян и совсем близорук. Эти два удручавшие его недостатка ставили его нередко в очень досадные положения. Так, однажды он, будучи в гостях, на минуту отлучился куда-то. Когда же вернулся обратно, то в руках у него, вместо шляпы, была крышка от некоторой домашней принадлежности.

 Но в настоящее время он изволит блудить с паписткой. В своих отношениях с людьми он взял себе за общее правило стараться опутать их ложью, для чего существует у него одно-единственное средство: смесь из вранья и клятвенных заверений. Его он применяет безразлично и к фригольдеру с доходом в сорок шиллингов и к тайному советнику, И этим способом ему нередко удается обмануть или позабавить легковерных и честных люден, и так или иначе он добивается своей цели. Сегодня он открыто лишает вас должности, потому что вы не принадлежите к его партии, а назавтра встретит или призовет вас как ни в чем не бывало, дружески обнимет вас за плечи, с величайшей непринужденностью и фамильярностью сообщит вам, чего его клика добивается в парламенте, попросит вас присутствовать на заседании и уговорить друзей, чтобы и они пришли, хотя он превосходно знает, что как вы, так и ваши друзья его противники в том самом деле, о котором он ведет речь. При всей нелепости, смехотворности и грубости этого приема он не раз добивался успеха: некоторым людям свойственна неуклюжая застенчивость, и, застигнутые врасплох, они не умеют отказать; к тому же каждый человек всегда таит какие-нибудь надежды или опасения и потому остерегается доходить до крайности в отношениях с влиятельными особами, даже если для этого есть достаточно поводов.

Пережитки старых критериев сказываются и в наши дни. Чужая неловкость, даже чужая беда или физическое уродство норою вызывают смех. В средние века, в так называемом рыцарском обществе, это был обычный источник потехи. Возможно, чужая неловкость, оплошность или безобразие позволяют человеку острее ощутить собственную силу и красоту и тем самым доставляют радость, проявляющую себя смехом. (Гомер изображает олимпийских богов, хохочущих при виде хромого кузнеца Вулкана, который взялся исполнять обязанности виночерпия Ганимода.)
Иные и топерь веселятся, глядя па физический недостаток ближнего, или покатываются со смеху пад том, как прохожий догоняет сбитую ветром шлнцу или, поскользнувшись, растянулся на льду.
Все же в современном обществе смех значительно чаще нацелен на другое. Ведь отношении дружеской взаимопомощи н товарищеского сотрудничества воцарились далеко не на всей нланете. Интересы людей и классов противоречивы и служат причиной ожесточенной борьбы. Высмеять противника, поразить его злой шуткой — сравнительно ненаказуемым, но эффективным способом — ощутимое нренмущество.

Приведенные соображения об оценке острот относятся к современной эпохе. В средние века были иные стандарты. А в древнем мире наслаждение получали даже от зрелища убийств — в римских цирках, например. Лукреций Кар откровенно писал: «Сладостно наблюдать с берега за бедствиями, претерпеваемыми другими в открытом море». Вероятно, при этом острее чувство собственной безопасности.
Анатомическое строение и физиологические механизмы мозга за два тысячелетия не претерпели изменений. А некоторые черты психики изменились: ведь сознание обусловлено общественным бытием человека. Нет оснований полагать, что способность суждения у римлян отличала их от людей XX века. РТной в ту пору была эмоциональная жизнь. Некоторые чувства, обычные для наших современников, в античном мире просто неизвестны. Ф. Энгельс считал, что романтическая любовь была неведома ни грекам, ни римлянам. У нпх был Эрос, то есть половое влечение, более или мепее одухотворенное, а романтическая любовь в нынешнем понимании появилась в эпоху Возрождения.
Повидимому, римлянам были аденее доступны чувства жалости и сострадания.

Перед .уходом с работы я позвонил домой:
— Встречайте через полчаса. Вооружайтесь шваброй, зонтиками. Побольше колющего. Детям дайте усы от комнатной антенны. Атакуйте решительнее! Я пошел.
Минут через десять я втиснулся в автобус. Голова уперлась в чью-то авоську с пакетами молока. По щеке заструилась прохладная струйка. Я попробовал ее на вкус. Шестипроцентное.
На первой же остановке поднажали. Мой нос вдавился в кулек.
— Уберите клюв,— сказал владелец авоськи.
Я убрал и сразу влез рукой во что-то мягкое и липкое. Укололся.
— Чей мясной фарш? — спросил я.— Употребляйте с осторожностью, косточки в нем.
— Спасибо,— поблагодарила сзади невидимая старушка,— Только вряд ли дойдет до употребления.
Автобус тормознул. Старушку с фаршем припечатало ко мне. Пора пробираться к выходу.
Энергично действуя плечом и локтями, я давил по пути творожные сырки, помидоры и разные другие продукты. Перед самой дверью на меня посыпалось пшено, а когда я выскочил из автобуса, вслед за мной выпорхнуло облако сахарной пудры.

Эти мысли застали Ногтева воскресным утром, когда он находился в ванне и намыливал себе голову. Мыльная пена попала в левый глаз и дала двойную нагрузку правому, заставив его смотреть «а мир болае обостренно и пытливо.
Ногтев неожиданно заметил всю незатейливость окружающей обстановки. Сверху на веревке сох бюстгальтер жены; он наполовину загораживал и без того тусклую лампочку. На стене, болезненно втянув живот, синела грелка. Около белого колена Ногтева плавала похожая на медузу мочалка.
«Что я, собственно, делаю в обществе этих малоблагородных вещей?— ужаснулся Ногтев.— Ну не чудно ли? Сам добровольно заперся в столь малом пространстве, разделся до абсолютной обнаженности и погрузил свое тело в какую-то лохань. Зачем мне это? Для успокоения нервов и поддержания жизненных сил, как говорит жена? Чепуха!» — все более раздражался Ногтев.
Жена встретила его словами:
— С легким паром!
— С каким таким паром!— взорвался Ногтев.— Откуда тебе известно, что он легкий? Или ты его взвешивала? И где он, пар-то, покажи. Дай мне потрогать его руками.
— Откуда же я его возьму? — удивилась жена.— Просто так принято говорить.

В ночи — гвозди и мы. Еще — арбузы, звезды и сторож Лямзин. Луна также имеется. За тучкой.
Но главное — мы и гвозди. Они торчат из дороги, по которой мы идем. Поэтому мы не просто идем, а идем, остро воспринимая действительность.
Тут такое дело: бахча тут. Арбузы соком наливаются, сильно смущая прохожих и проезжих.
И не стоит убеждать читателя в юм, что человечество падко на арбузы. Если б, скажем, существовал какой-нибудь бюллетень «Кто ест что», то там наверняка было бы сказано: «Арбузы едят все». Но одна газета попыталась однажды посеять к арбузам недоверие. Поросенок, написала она, гораздо нужнее организму, чем арбуз. А через неделю под рубрикой «Так поступают настоящие люди» газета сообщила о том, что комсомолец Слава Бычков подобрал в трамвае поросенка и принес в редакцию.
Видите: арбуз вот никто не потерял, а потеряли поросенка. Но если б даже и арбуз... Не принес бы его Слава Бычков в редакцию.
Ручаюсь. Сам бы съел. И недосчитались бы тогда мы в своих рядах одного настоящего человека.
Имея дело с арбузами, человек порой теряет лицо: то в очереди некрасиво заерепенится, то потом уж сердцевинку себе постыдно выковырнет на главах у ближних. А в иных случаях, наоборот, человек как раз свое истинное лицо показывает.
Вот потому и торчат из проселочной дороги, пролегшей вдоль бахчи, эти гвозди. Их туда сторож Тимофей Ковтун вмастерил.

Вот я сижу и думаю: вот я сижу и думаю, а там, за окном,— жизнь. Вороны там летают, велосипедисты ездят, Сыромятников мебель носит...
Да, жизнь не стоит на месте!.. Хотя нет, Сыромятников, пожалуй, дома сидит. Он сидит, а перед ним бутылка стоит и банка маринованных огурчиков. А он, чудак, сидит, потому что в мебельном выходной сегодня.
Вот и я сижу и думаю: а давно ли мне семнадцать лет было? Давно. Лет тридцать назад. Как сейчас, помню: течет река Волга, а мне семнадцать лет. А в Волге — рыба. Первая рыбалка тогда была на рассвете, первые соловьи на закате, первые маринованные огурчики на закуску...
А тут еще первая любовь, знаете ли...
— Ты меня любишь? — спрашивают меня, бывало.
— Да,— говорю я, конечно.— Замаринуй огурчиков.
А в ответ слышу:
— Нет.
Нет бы сказать: да! Я, конечно, учитывал силу своего пола и скандалов не давал себе устраивать. Я просто сам тогда спрашивал:
— Ты меня любишь?
В ответ, конечно:
— Да.
— Замаринуй,— говорю тогда,— огурчиков.
А в ответ:
— Нет.
Конечно, при этом и дружба юношеская бывала. Не имей, дескать, сто рублей, а имей сто друзей — вот тебе и вся арифметика!
А потом — дальнейшая жизнь, которая и сейчас продолжается.

Слышен в автобусе Говор и гул:
Кто-то кого-то Случайно толкнул. Кто-то кому-то Заметил негромко. Кто-то ответил Недлинно, но емко. Рот — словно лук,
А язык — тетива.
В уши впиваются Стрелы-слова.
Медленно падало Вниз настроенье.
Вверх поползло Кровяное давленье...
Два человека —
Друг к другу спиной —
Заняты темой Пустой и дрянной.
Только внезапно Один повернулся,
Только внезапно Второй оглянулся,
Едкое слово Застряло в груди...
Первый тревожно Сказал: «Погоди!»
Пристально первый Взглянул на второю:
«Вроде я вижу Степана Петрова?..»
Замер второй на мгновенье — И вдруг:
«Колька Игнатов!..
Откуда ты, друг?!»
Колька Игнатов,
Седой и в морщинах,
Колька Игнатов,
Солидный мужчина,
В сорок четвертом —
Весною как раз —
Степу Петрова От гибели спас.

— Маловато активности, Сенин,— сказал директор, когда я присел на краешек стула.
— Активности в чем? На работу я выхожу регулярно. За два года ни разу не болел. Выдвинут страхделегатом. Покупаю больным фрукты. Оформляю стенгазету.
— Я не о том, Сенин,— поморщился директор.— Я о собраниях.
— Пока ни одного не пропустил.
— Знзю. А что толку? Вопрос в том, как ты ведешь себя на собраниях.
— Не сплю. Внимательно слежу за ходом выступлений. Наматываю на ус все ценное.
— Третий год мотаешь. Не пора ли разматывать?
И, заметив мое удивление, директор пояснил:
— Пора самому высказывать ценные мысли. Надеюсь, они у тебя имеются?
— Имеются, конечно, имеются,— поспешил я заверить директора.— Иногда так навалятся — головы не хватает. Приходится на листочек записывать.
— Вот и поделился бы ими. На завтрашнем собрании.
— Не стоит. Уж не посетуйте. И не поймите меня превратно.

1. Главари не верят бумажкам
Молодчика Сэма привели к Главарю ровно в полночь. Главарь лежал в кровати и читал вечерние газеты.
— А, это ты, Роб,— оказал он сопровождавшему Сэма флегматичному человеку во фраке.— Ну-ка, покажи, на что способен твой кретин.
— Его рекомендовал Флинт из Ассоциации Одиноких Гангстеров,— ,не очень почтительно пробормотал флегматичный Роб,— есть официальные рекомендации на бланке.
— Главари не верят бумажкам,— сказал Главарь.— Главари сами должны все проверять. Лови!
В воздухе сверкнул никелированный пистолет. Молодчик Сэм едва успел поймать его за спусковой крючок.
— А теперь погаси свет,— приказал Главарь Робу.

Verba cutem non laniant (вэрба кутэм нон лянйант) — «слова не разрывают кожу».
Verba dare in ventos (вэрба дарэ ин вэнтос) — «говорить на ветер». Иным словами — говорить попусту.
Verba docent, exempla trahunt (вэрба доцент, экзэмпля трахунт) — слова наставляют, примеры ведут.
Verba et voces praetereaque nihil (вэрба эт воцес прэтэрэаквэ нйхиль) — слова и голоса и более ничего.
Verba facere mortuo (вэрба фацерэ мбртуо)— «обращаться к мертвецу». Иными словами: обращаться к человеку, который закрыт для мудрости.
Verba magistri (вэрба магйстри) — слова учителя.
Verba movent, exempla trahunt (вэрба мбвэнт, экзэмпля трахунт) — слова волнуют, примеры увлекают.
Verba non sunt verbera (вэрба нон сунт вэрбэра) — слова — не побои.
Verba veritatis (вэрба вэритатис) — откровенное мнение.
Verba volant, scripta manent (вэрба волянт, скрипта манэнт) — слова улетают, написанное остается. Иными словами: что написано пером, то не вырубишь топором.