После центрального события теперь минул год.
Многое изменилось за год. Общественность, смутно возмущавшаяся подполковником Кацавеем, стал возмущаться еще более смутно.
Сам Кацавей, вначале затаившийся и смиренный, потихоньку выпростал шею из покатых плеч и стал возмущаться общественностью:
— Шепчут они на меня, моим достаткам завидуют! У кого дом полная чаша, на того и зло свое вешают.
И вот это было уже удивительно. Почему именно на Кацавея вешают зло? Были ведь здесь и куда более зажиточные люди, чем этот начальник милиции. В пореформенный год к обменному пункту пастухи приносили деньги в мешках, и никто на них не шептал.
Пришлось сказать:
— Не из-за пара над вашей кастрюлькой на вас злятся люди. Злятся за ТО.
— А про ТО помнить некому. Чего про ТО помнить? Делов-то!
Но помнили как раз ТО.
И потому, что даже год спустя содеянное кажется подполковнику нормальным, не диким, а общественность мямлит о ТОМ с ленивым негодованием,— стоит припомнить, что было тут год назад и каким наказанием отлилось преступление.

Среди бесчисленных шутовских выходок и проделок великого Суворова мало было истинно остроумных. Отметим, однако же, его едкое слово о своих ранах.
- У. меня семь ран, - говорил он, - из них только две я получил в бою, а пять при дворе, и эти пять куда мучительнее боевых.

Какой-то офицер, которого Суворов очень любил и ценил, как доброго и храброго служаку, отличался чересчур уж несдержанным языком и этим нажил себе таких врагов, что ему и служить стало невмочь. Суворов зазвал его однажды к себе, запер двери и с видом величайшего секрета сказал ему, что у него есть злейший враг, который на каждом шагу ему вредит и пакостит. Встревоженный этим известием и вообще всей таинственной обстановкой этой беседы, офицер начал было перечислять своих врагов, стараясь угадать, про кого именно сказал ему фельдмаршал. Но тот только руками махал с нетерпением и досадой: “Не тот, дескать, вовсе не тот!”. Офицер перебрал одного за другим всех своих недругов и, наконец, объявил, что уж не знает, на кого подумать.

Граф Закревский, при назначении его генерал-губернатором в Москву, был прямо пожалован орденом Андрея Первозванного; а у него не было еще ни анненской, ни александровской лент. В то время в цирках отличалась волтижерка Можар, совершавшая всех изумлявшие прыжки через ленты.
- Что же удивительного, - говорил Меньшиков,- что молодая и здоровая волтижерка прыгает через одну ленту? Вот Закревский, старый человек, перепрыгнул сразу через две!
•«Некогда отчеканили медаль за венгерскую кампанию с надписью: “С нами Бог”, то австрийцам, русским союзникам, за их вероломство и трусость Меньшиков предлагал выдать медаль с надписью: “Бог с вами”.

Барон Боде, строитель кремлевского дворца в Москве, по окончании постройки получил множество наград: орден, чин, камер-юнкерство, медаль, деньги и т.д. Меньшиков сказал тогда по этому поводу:
- Это правильно, так и следует. Сперанский составил один свод - Свод Законов, а Боде сколько сводов-то наставил! Сперанскому и была одна награда, а Боде -несколько.

Кавказский генерал Едлинский в конце своей служебной карьеры был назначен к фельдмаршалу Барятинскому. Тот, принимая его при представлении, сказал ему ласково и шутя, что теперь он устраивается “на покой”, как говорят про престарелых архиереев.
- У меня и умрешь! - заключил Барятинский.
- Ваше сиятельство, - отвечал Едлинский, - я никогда вперед начальства не суюсь!
Однако же, на этот раз “сунулся”, то есть умер раньше Барятинского.
Когда генералам дали новую форму - красные панталоны, - Едлинский сказал:
- То, бывало, прежде отличали генералов по головам, а теперь их станут отличать по ногам.


Проводя какую-то новую финансовую реформу, граф
Канкрин услышал довольно обычное, даже в наше время свирепствующее возражение: “Что скажет Европа?”
- Эх, господа, - отвечал на это Канкрин, у нас обычно только и разговору, только и беспокойства о том, что скажет Европа! Россия что скажет, вот для нас что важно!

Нарышкин принес в подарок Александру I попугая. А у Нарышкина был друг, некто Гавриков, большой любитель пунша. Каждый раз, когда Гавриков навещал Нарышкина, хозяин обычно громко возглашал:
— Гаврикову пуншу!
Попугай, очень часто слыша эту фразу, заучил ее. Этот-то самый попугай и попал к императору. И вот вскоре после того, как птица переселилась во дворец, государь слушал своего секретаря, который громко читал ему список лиц, представленных к наградам. В этот список попал и Гавриков. Как только секретарь громко прочитал это имя, попугай тотчас закричал:
— Гаврикову пуншу, Гаврикову пуншу!
Александр взял бумагу и против имени Гаврикова написал: «Гаврикову пуншу».
Одному чиновнику долго не выходило представление о повышении чином. В приезд императора Александра он положил к ногам его следующую просьбу:
Всемилостивый император,
Аз коллежский регистратор.
Повели, чтоб твоя тварь Был коллежский секретарь.
Государь подписал: «Быть по сему».

Одна замужняя греховодница однажды сделала интересное признание своей приятельнице. “У меня, - говорила она,- за всю мою брачную жизнь было двое любовников. Первый из них был так обольстителен, что заставлял меня забыть свои обязанности, второй же, наоборот, был так отвратителен, что побудил меня вспомнить об этих обязанностях”.

В одном провинциальном суде слушалось какое-то дело, возникшее на почве супружеской неурядицы. Адвокат жены.
распинаясь за свою доверительницу и в этих видах щедро окатывая грязью ее мужа, между прочим сказал: “Я боюсь наскучить господам судьям перечислением адресов всех тех сомнительной нравственности дам, которых посещал муж моей клиентки”. - “Позвольте! - перебил его председатель. - Напротив, потрудитесь сообщить суду все эти сведения, потому что они могут быть для нас существенно полезны”.

Адвокат с жаром говорил речь на суде. Но судьи не могли устоять против наркотических свойств его красноречия и понемногу один за другим все заснули. Только один продолжал еще бороться с грехом пополам с дремотою. Адвокат, заметив эффект своей речи, внезапно остановился. “Что же вы замолчали?” -спросил его единственный бодрствующий член суда. “Боюсь разбудить ваших товарищей”, - отвечал ему шепотом адвокат.

“Вот видишь, как нехорошо пьянствовать, - убеждали одного усердного поклонника Бахуса. • Вот ты теперь нализался, идешь и спотыкаешься на каждом шагу”. - “Вздор вы говорите, - отвечал пьяница. - Я вовсе не в том провинился, что выпил. Это ничего. А вот, что выпивши не следует ходить, потому что спотыкаешься, это действительно так”.
В присутствии одного человека, который занимал деньги направо и налево, была однажды произнесена обычная фраза из области житейской премудрости. “Кто платит свои долги, тот обогащается”. - “Эх, - воскликнул господин, обремененный долгами, - не верьте вы этому; эту поговорку выдумали кредиторы”.

Как-то, когда один актер был у судьи, к ним вошла женщина. Лицо у нее было закрыто чадрой, видны были только красивые глаза. Она начала плакать и жаловаться на обидчика. Актер сказал судье: «Поверь,  что эта женщина терпит несправедливость». Но тут лицо ее открылось, и все увидели, что у нее безобразный нос, плоский, как монета. И когда актер рассмотрел ее хорошо, он сказал судье: «Нет, мой господин, хотя ее глаза говорят о страданиях, нос свидетельствует, что она лгунья, и вызывает к ней отвращение. Она не стоит твоего милосердия».

Другой актер, обедая с детьми за одним столом, заметил, что они перехватывают у него мясо и съедают. И сказал он им: «Разве не требует закон уважать отца своего и мать свою? Можете обругать меня тысячу раз, но не берите ни кусочка мяса прежде меня».

Другого актера спросили: «Кого напоминает комический актер?» Он ответил: «Человека, левая рука которого полна нечистот, а правая протянута за милостыней. Если ты не дашь ему чего-нибудь, то он швырнет в тебя грязью».

Ну как же это все-таки так: были две гири, и вдруг одной нету? Никак не найти, как говорится. Одна вот она тут, а другой, вот как есть, нету, и радости мне от этого, конечно, мало. В общем, и радости тоже нету...
А я чудак, как тут ни выражайся. И дурак, что гири эти купил себе на новоселье. Даже лозунг придумал сглупу: «Радость — через силу» Что я хуже других, дескать. Ну, и приобрел две штуки. Каждая достоинством в два пуда, а каждый пуд — это шестнадцать килограммов, как говорится...
Н-да... Прямо судьба их, что ли, разбросала?..
Ага, вот что. Украли ее у меня. И непременно те самые пионеры умыкнули, которые по вопросу макулатуры наведывались. Видят, у человека гиря плохо лежит, ну и фьють ее в качестве металлолома.
— Так,— говорю я тогда (про себя).— А вот как посещу сейчас эту школу!.. Пусть-ка преподавательский состав узнает, что я за человек. Пусть убедится, что пальца в рот мне лучше не клади! Не надо, как говорится.
Надеваю я при этих моих словах пальто, лезу в карман за ключами... Хвать, а там аккурат и гиря... Лежит, понимаете ли, в кармане, неизвестно как туда угодившая. И главное — лежит, тварь этакая, не извлекается!..

В 1700 году, отправляясь под Нарву, царь остановился в доме одного посадского, сын которого, бравый молодой парень, приглянулся ему. Петр упросил старика отдать ему сына, обещая заботиться о нем. Прибыв в армию, он определил молодого человека в Преображенский полк. В несчастном бою под Нарвой новобранец попал в плен, и двадцать лет о нем не было никакой вести. Опечаленный отец, не имея других наследников, отстал от торговли и совсем опустился, но вдруг неожиданно он получает известие о сыне через освободившегося из плена князя Долгорукова. Старик ободрился, составил челобитную на царя и ему же самому подал. Петр не принял, так как не были соблюдены известные формальности, но тут же сам составил от имени истца новую челобитную, не упоминая имени, повелел Сенату решить дело «по всей правосги».
Сенат решил дело так: ответчик обязан выкупить пленника, а во-вторых, уплатить истцу все понесенные им потери и убытки.
Петр точно и беспрекословно исполнил решение Сената.
Однажды Петр, приехав в Олонец к воеводе, застал его как бы врасплох.
— Какие у тебя есть челобитные дела? — спросил он у воеводы.
Старик упал царю в ноги.
— Прости, государь, никаких нет.
— Как никаких?
— Я, государь, никаких челобитных не допускаю, всех чело-битчиков мирю, а следов ссоры в канцелярии не оставляю.

В какой-то торжественный день Остерман давал большой обед всем иностранным послам, находившимся в Петербурге. Во время обеда графу доложили, что его желает видеть Преображенский солдат, присланный из дворца с письмом от императрицы. Граф тотчас велел пригласить посланного в столовую, вышел к нему навстречу, усадил, налил вина и вежливо попросил подождать несколько минут, пока он прочтет письмо и напишет ответ. Возвратившись из кабинета, Остерман снова осыпал посланца любезностями, заставил его выпить еще стакан и проводил до дверей. Иностранные послы были крайне удивлены такой чересчур натянутой вежливостью и даже несколько оскорбились. Остерман, заметив это, сказал им:
— Вас изумляет, господа, мое слишком предупредительное обращение с простым солдатом? Но ведь счастье так изменчиво и капризно в нашей стране. Кто знает, может быть, через несколько дней этот самый солдат сделается вдруг всесильным человеком.
Генерал-поручик Остерман жил роскошно в Москве. Не считая многочисленных праздников, каждое воскресенье бывали у него открытые обеды на 50 и более персон.

Эрнст Юнгер и Владимир Набоков совмещали занятия литературой с увлечением энтомологией. Кстати, их именами названо несколько видов жесткокрылых и чешуекрылых насекомых. Во времена сих замечательных творцов еще можно было держать в одной руке перо, а в другой — сачок для ловли бабочек. Сегодня с этим труднее: энтомологи теперь больше пользуются прибором типа пылесоса, чем пресловутым сачком, и довольно трудно представить себе великого писателя с таким варварским агрегатом в руках.?
Охотникам за насекомыми предлагаются различные модели — от так называемой башни Agraphid (труба высотой в 12 м, которая засасывает все, что пробегает мимо) и до обычного бытового пылесоса, в который следует просто установить тонкую сетку перед входным отверстием мешка для пыли, чтобы собирать на ней представителей царства насекомых. Особенно удобны малые модели для автомобилей: "Следует отметить, что насекомые — за исключением некоторых личинок (гусениц) — удивительно легко переносят подобное испытание.

Однажды в гостинице встретились англичанин и немец. Оба были страшно голодны, а в гостинице для них нашлась только ножка индюка. Приходилось им эту ножку поделить между собой. Но порция была до такой степени ничтожна, что они решили овладеть ею по жребию. И придумали они такой способ состязания. Каждый из них должен был ухватиться зубами за конец ножки, и кто ее вырвет у другого, тому она и достанется. Когда кость была поставлена в надлежащую позицию, англичанин, по обычаю своей нации, крепко сжав зубы, проговорил: “ Are you ready?” (готовы ли вы?). - “Ja! (да!)”, - отвечал немец, разевая рот, причем, разумеется, как ворона в басне, выпустил из зубов свою добычу, которая и досталась англичанину.
.
- Здорово приятель! - с радостью вскричал какой-то господин, встретив на улице своего знакомого. - А я как раз шел к тебе.
- Зачем?
- Мне, брат, до зарезу надо двадцать рублей. Одолжи, сделай милость.
- С удовольствием бы дал, да у меня у самого всего пятнадцать...
- Ничего, давай пятнадцать пока; пять рублей будешь должен.

"Откуда приходят к нам трюфели?” - любопытствовал некто. Ему отвечали, что трюфели получаются из колониальных стран, и что, в сущности, трюфель не что иное, как картошка, только выросшая под тропиками, в жарком климате. “Да, но почему же они черные?” - допытывался любопытствующий, - человек, на простодушие которого смело можно было положиться. “Очень просто, • отвечали ему. - Они черны потому, что их возделывают негры”.

Однажды судили какого-то человека за двоеженство. На суде председатель задал ему вопрос, что побудило его к этому преступлению? “Извините, г-н председатель. - отвечал он,
- я считаю, что никакого преступления не совершил, и что у меня вовсе было не две жены, а одна. Ибо, что такое жена? Половина. Так ее все и называют. Говорят: моя дражайшая половина. А мне нужно было не Половину, а целую жену. Ну вот, я и составил ее из двух половинок”.

При императоре Павле I в иностранных газетах появились статьи о России, в которых, между прочим, настоятельно советовалось русскому императору быть бдительным, не дремать, проснуться. Доложили графу Безбородко и спрашивали его, возможно ли пропустить в России газеты с подобными статьями.
«Чего они его будят, — флегматично заметил граф-малоросс, — он уже и без того так проснулся, что и нам не дает спать!»
Митрополит Филарет славился своим удивительно спокойным и правильным мышлением и находчивостью. Сочинитель русского гимна А. Ф. Львов одно время хлопотал, чтобы церковное пение во всех церквах России было однообразное, и для образца сочинил литургию. Он просил Филарета позволить ему представить свое сочинение на его суждение и, получив согласие, явился к митрополиту с четырьмя певчими. Те пропели литургию пред владыкою, тот прослушал и попросил, чтоб ее вновь пропел один из певчих. У Львова же вся литургия была четырехголосная, и потому он отвечал, что один певчий ее пропеть не может.