— Можно? — Канареев на цыпочках вошел в кабинет и встал перед полированным столом.
— М-м...— сказали за столом.—Вы кто?
— Канареев,— тихо отвечал Канареев и подал бумагу в трех экзем-плярах.
— Это что?
— Характеристика,— прошептал Канареев.—Для турпоездки.
— Вижу, что характеристика. Чья?
— Моя,— еле слышно отвечал Канареев.
— Догадываюсь, что не моя,— ответили и посмотрели туда, где находился Канареев.— Ошибок нет?
— Наверное. Машинистка печатала.
За столом вздохнули и углубились в чтение.
— Это еще что такое?!
— Что?
— Вы гут пишете: «... зарекомендовал себя хорошим специалистом». Откуда вы это взяли?
Канареев почувствовал слабость и без разрешения присел на стул.

Я медленно бреду по привокзальной площади, впитываю первые впечатления и вдруг слышу за спиной сигнал. Оборачиваюсь, ко мне подруливает автомобиль.
— Куда ехать? — левацким полушепотом спрашивает шофер.
— Заводская улица. А что?
— Три рубля, — шепчет шофер. — Руб за скорость, руб за риск, руб за одиночество.
— Какое одиночество?
— Которое вы не обнаружите в трамвае номер пятнадцать. Если обнаружите трамвай. Садитесь.
— С удовольствием бы, — говорю я, — но у меня принципы. Не перевариваю вашего брата-«левака» органически.
И я независимо следую к трамвайной остановке.
Вскоре я набредаю на остановку и в ожидании «пятнашки» пританцовываю от мороза. Со мной танцуют скопившиеся здесь граждане. Минут через двадцать хореография прекращается и начинается осада подножек. Еще через секунду подножки оказываются полностью укомплектованными. Я остаюсь «за бортом».

Дежурный пожарник колхоза «Свет» сидел и соблюдал меру про-тивопожарной безопасности. Он курил в специально отведенном для этого месте.
А прямо к этому месту катил по деревне грузовик, и воробьи, как шрапнель, прыскали из-под колес.
Возле пожарника грузовик остановился. Шофер из кабины вылез и две женщины с лопатами.
— Откель? — по-древнедеревенски поинтересовался пожарник.
— С Перепольского древокомбината,— сказал шофер.
— А,— сказал пожарник обыкновенно.— А я думал, еще откуда- нибудь.
— Где у вас тут навоз расположен? — спросил шофер.
— Вон,—указал пожарник.—Та куча.
Шофер умело подрулил к куче, и обе женщины взялись за физический труд. А шофер к пожарнику подошел и папироску стрельнул.
Покурили.
— Завтра в область еду,— сообщил, посидев, шофер.
— А,— сказал пожарник.— А я думал, еще куда-нибудь.

Судьба давно связала человека и собаку. Первый, кто закемарит, будет слопан вторым. Поэтому каждый спит вполглаза. Официально, конечно, собака, один из лучших друзей человека, а человек — добрый хозяин. Но эта социальная конструкция имеет всего одну цель — предотвратить постоянное пожирание одних другими... По крайней мере, таково наше предположение. Взаимоотношения человека с кошками носят столь же извращенный характер.
Некоторые народности имеют с собаками "контракт" с четко обговоренными условиями. Так, у нивхов, народа, живущего в устье Амура и на Сахалине, занимающегося охотой и рыболовством, каждому ребенку от рождения "придают" собаку. Всю свою жизнь она питается испражнениями своего хозяина. В каком-то смысле она им "проникается". А когда хозяин умирает, его соплеменники съедают собаку. Таким образом, они как бы съедают самого хозяина, как считает исследовательница Лоренс Делаби, которая пространно рассуждает об "отложенном" самоканнибализме на страницах журнала "Монгольские
и сибирские исследования" . В сущности, собака служит своего рода посредником, который дает людям возможность избежать каннибализма в прямом и чистом виде. А это само по себе уже достаточный повод слопать своего песика.

Сегодня мы в гостях у Епифана Самсанова — прозаика, автора таких, не побоимся этого чуждого нам слова, бестселлеров, как «Адрес милиции известен», «Бриллиантовый зуд», «Взорвать и разровнять», «Лучше смерти может быть только жизнь». Епифан Епифанович давно и прочно принадлежит тому поколению, которое знает, к чему стремится. Неудивительно, что писатель целиком посвятил себя такому трудному, а порой и нелегкому жанру — приключенческой литературе.
— Я рос в обычной семье,— доверительно рассказал нам Самсанов,— в которой поэтому всегда было место подвигу. Мой отец стоял на часах. Вернее, сидел: он работал часовых дел мастером. Образно выражаясь, небо над головой охраняла и моя мать: она трудилась вахтером в обсерватории. Стало быть, еще с молоком я всосал настоящую цену хлебу, маслу, яйцам и шпротам. Это оставило неизгладимый след на всю жизнь. Трудовые мозоли — это понятие я натер себе с детства.
Да, тернистым был путь Епифана Самсанова в литературу: не один десяток лет он учился в школе, потом не окончил институт, переменил немало профессий и жен.

В город на Днепре летишь на крыльях. На стремительных крыльях «Ракеты», в наш век, прокладывающей путь не только в атмо, но и в гидросфере. За плотно задраенным стеклом дыбилась и бушевала шестибалльная волна рукотворного моря, мы сидели в мягких креслах, а речная стюардесса стояла у стойки бара и улыбалась нам белозубой улыбкой, удивительно шедшей к ее черному костюму.
— Есть «Жигулевское» пиво! — объявила белозубая девушка.
Среди представителей мужской половины пассажиров прокатился гул оживления, кресла под ними опустели, все двинулись к стойке, и я увидел чудо из чудес, настоящую фантазию: в руках у каждого поклонника пива светились и переливались янтарем тарань, чехонь, чебак и прочие вкусные вещи.
— А где вы взяли? — спросил я, напрасно пытаясь подавить предательские нотки зависти.
Путешественники посмотрела на меня, как на свалившегося с лунной орбиты:
— Как где? На рынке.
«Ракета» подошла к плотине, и пока мы поднимались в шлюзе, согласно закону сообщающихся сосудов, попутчики обогатили меня некоторыми полезными сведениями.

Странные вещи происходят в Аризоне. В августе 1986 года врач из города Феникс некто доктор Дж. Р. Фишер отправил в "Western Journal of Medicine" письмо, в котором сообщал о следующих фактах: "В три часа ночи я крепко спал, когда меня разбудила моя восьмилетняя дочь. Она была вне себя — несколько минут она пыталась вытащить нечто, что, как ей казалось, ползало у нее в канале левого наружного уха. При осмотре через отоскоп я увидел темное пятно возле барабанной перепонки. Я было начал внушать дочери, сколь важно соблюдать правила гигиены, но вдруг увидел, как это темное пятно зашевелилось". Прекрасно владеющий пером, доктор Фишер также проявляет и изрядное чувство юмора. Дальше он пишет: "И вот под ярким светом отоскопа из уха дочери осторожно выползла самка уховертки (из семейства Carcinophoridae) 20 мм длиной — к вящему облегчению девочки, папаши и самого насекомого".
Это письмо является вторым отмеченным за всю историю свидетельством залеза- ния уховертки человеку в ухо. Первый случай произошел также в Аризоне — о нем в 1978 году сообщалось в "Rocky Mounten Medical Journal" . В тот раз речь шла о похождениях особи мужского пола (Forficula auricularia), который ночной порой забрался в ухо студента из города Флагстаф и прогрыз-таки его барабанную перепонку.

Когда в Первомайском районе, Крымской области, собрались на учредительное собрание уполномоченные, перед ними встали два трудных вопроса.
ПЕРВЫЙ: ГДЕ ВЗЯТЬ ФИНАНСЫ?
ВТОРОЙ: ЧТО С НИМИ ДЕЛАТЬ?
Уполномоченный А. Полонский поднялся с места и, прокашлявшись, заверил:
— Насчет финансов не беспокойтесь. Беру на себя!
И зал облегченно вздохнул, потому что знал: этот человек слов на ветер не бросает.
Сложнее было решить второй вопрос. Однако, если пораскинуть мозгами, положение и тут не безвыходное. Ведь — пора сказать!.—учреждали не какое-то общество любителей певчнх птиц, а Межведомственный совет по культуре.
— Давайте так,— предложил один уполномоченный,— дадим по библиотеке в каждый бригадный стан!

Как только поезд, стуча колесами, подходит к перрону города Приморск, местные тетки берут на абордаж все подножки:
— Квартирку часом не надо? Пять минут ходу к морю...
Потом выясняется, что эти пять минут равны, самое меньшее,
получасу. Но «дикарю», или, как его еще нынче называют, «индивидуалу», приехавшему в благодатное Приазовье на свой страх и риск, уже никуда не деться, и он бредет за теткой, приседая под тяжестью двух утоптанных чемоданов.
С морем рай и в шалаше!.. Воспоем панегирик благодатному краю, берега которого усеяны золотым крупнозернистым песком, воздух напоен целительные йодом, а солнце — солнца здесь как в сказке — хоть отбавляй!
Оттого и тянутся сюда со всех концов света «индивидуалы» — папы с чемоданами, мамы и бабушки, идущие следом и притан-цовывающие, глазеющие по сторонам индивидуалята.
Обилие пап, мам, бабушек и ребятишек и привело к демографическому взрыву, породив массу проблем. Уже не хватает развалюх. Уже и крупнозернистый песок в дефиците.

Если уж необходимо, как это бывает у бесплодных умов, заимствовать чужие мысли, дабы извлечь свои, подобно тому как пересохший насос не действует, пока в него не нальют воды, то я бы рекомендовал вам обратиться к изучению некоторых проверенных образцовых авторов древности. Потому что, коль скоро вы ищете личинки или зародыши мыслей, как мартышка — насекомых в голове своего хозяина, то вы обнаружите, что они кишмя кишат в добрых старых авторах, как личинки иного рода — в жирном старом сыре, а не в новом. По этой лричине вы должны чаще держать в руках классиков, особенна самых старых и изъеденных червями.
Но должен предостеречь вас: не следует обращаться с древними как неблагодарные сыновья со своими отцами и бессовестно шарить у них по карманам и тянуть, что попало. Ваше дело — не воровать у них, а превзойти Их в совершенстве, усвоив, а не присвоив их мысли, для чего потребна немалая рассудительность; это хотя и Трудно, но вполне возможно сделать, не подвергая себя подлому обвинению в воровстве, ибо, по моему скромному разумению, хоть я и зажигаю свою свечу от огня моего соседа, она от этого отнюдь не перестает принадлежать мне, и фитиль, воск, или огонь, или вся свеча целиком не становятся в меньшей мере моими, чем были райьше.

Сэр!
Я всегда питал к вам дружеские чувства и проявлял больший интерес к вашему поведению и занятиям, нежели это обычно бывает приятно молодым людям; а потому я должен признаться, что получил немалое удовольствие, узнав из последнего вашего сообщения, что вы целиком обратили помыслы свои к английской поэзии и намереваетесь посвятить себя ей и сделать ее своим основным занятием. Две причины побуждают меня поощрить вас: первое— это стесненность вашего положения: второе—великая польза, приносимая поэзией человечеству и обществу во всех областях жизни. По этим соображениям я не могу не одобрить мудрого решения вашего оставить в столь раннем возрасте прочие невыгодные и суровые занятия и целиком отдаться такому, которое, в случае удачи, умножит ваше состояние и сделает вас предметом гордости ваших друзей и вашей страны.

Подошел ко мне на улице незнакомый мужчина и вызвался поднести сумку с продуктами, а когда я отказалась, он говорит: «Не стесняйтесь, я же ваш сосед!» Самое забавное, что он действительно оказался соседом: десять лет живет этажом выше, но я никогда его не видела. Не кажется ли вам, что сосед как таковой вымирает?
Ю, ФОМЕНКО, г. М-а.

Прочитал я это письмо, придя домой после работы. Вокруг стояла оглушительная тишина: ни шороха, ни звука. Просторная лоджия была прочно перекрыта непроницаемой стенкой, и за перегородкой вроде бы никто не жил. Все окна в доме напротив были тщательно зашторены.
Я сел на подоконник и посмотрел на улицу. Рядом поблескивала овеянная дождевой пылью пожарная лестница, и мною внезапно овладело фантастическое желание: захотелось вдруг, чтоб по ней забрался мой старый, потерявшийся теперь в дебрях новостроек сосед Ромка-Ромео, как это оц делал иногда, если возвращался за полночь, а входная дверь была на цепочке. Чтоб, подтянувшись на последней перекладине, он прыгнул на подоконник моего гостеприимно распахнутого окна и, поскрипывая мокрыми кедами, прошел в свою комнату напротив.

Пока мне не стукнуло сорок, никто не удосужился написать на меня анонимку. Отчасти это было обидно: на других пишут, а я чем хуже? Ведь что-то анонимщиков привлекает в людях, хватает за живое, а я, очевидно, всю жизнь был для них пустым местом.
И на тебе — написали. Да так много и подробно, что у меня начисто обида прошла: недаром столько лет ждал. И облик у меня из этого документа вырисовывался колоритнейший.
Оказывается, я отлавливаю у себя дома тараканов, которых специально культивирую, скрещивая черных с рыжими для получения особо вредного вида, и, посадив их в спичечные коробки (по пять штук), подбрасываю в портфели сослуживцев. Именно этим и объясняется тот факт, что в домах наших работников в последнее время расплодились тараканы. Особенно активно я снабжаю насекомыми нашего директора.
Моя близкая родственница, а точнее двоюродная сестра моей первой жены, приобрела импортный унитаз голубого цвета, а поскольку данный прибор — моя давнишняя мечта, в чем я неоднократно признавался своим коллегам, не свидетельствует ли это о том, что я вот-вот брошу свою вторую жену и вернусь к первой?

Ну скажите теперь, какой человек со здравым смыслом не поймет, что несовместимо с достоинством моей профессии и унизительно для достоинства философа — стоять у дверей своего дома и кричать: «Жив! Жив! Эй! Знамени тый доктор Партридж! Это не обман, не подделка, а он сам совершенно живой!», как будто бы я у себя в доме устроил выставку двенадцати небесных чудовищ зодиака или был вынужден стать розничным торговцем на майской и варфоломеевской ярмарках, чтобы заработать себе на пропитание? Поэтому, если бы ее величеству было угодно счесть преступление этого рода достойным королевского внимания, а будущий парламент в своей высокой мудрости бросил хотя бы мельком взор на отчаянное положение своего старого филомата, который ежегодно шлет ему свои наилучшие пожелания, то я уверен, что некий Исаак Бикерстафф, эсквайр, был бы вскоре вздернут за свои кровавые предсказания и за то, что он заставляет ее добрых подданных дрожать в страхе за свою жизнь.

Популярны нынче поздравительные открытки с разными цветными изображениями. Разве сядете вы за праздничный завтрак без того, чтобы не спуститься к почтовому ящику? Умиляясь, возвращаетесь вы к столу с пачечкой типографских ландышей.
Умиляться между тем нечему. Не потрудилось Министерство связи вручить вам ландыши собственноручно; неодушевленному ящику доверило их.
В совхозе «Хорошеборский» Кемеровской области так не делается. Обычная корреспонденция опускается в обычный ящик «Для писем и газет», но поздравительные, подписанные директором совхоза, парторгом и председателем рабонкома,— ни в коем случае. Непременно разыщет почтальон адресата и вручит ему открытку прямо в руки.
Иначе нельзя, ибо иначе не изымешь у адресата десять копеек.