Готье, не помнивший ни единого слова из этого письма, смутился, растерялся самым жалким образом и был торжественно освистан.
Однажды Обер спускался с лестницы с кем-то из друзей. Оба были уже очень немолоды и это было видно по их манере спускаться: “Эге, друг мой, - заметил спутник Обера, - мы с тобой начинаем стареть!” - “Что делать, - ответил Обер, - стареть это единственный способ долго жить!”
Лорд Гамильтон остановился однажды в какой-то гостинице, напился почти до потери сознания и в этом состоянии убил кого-то из служителей гостиницы. На шум прибежал хозяин гостиницы и, видя поверженного человека, вскричал: “Что вы сделали, милорд, вы убили человека!” - “Так что же? Включите его в счет, я заплачу!” - пробормотал лорд, едва ворочая языком.

Лорд Гертфорд нанял в Париже дом, конечно, на время, и поселился в нем. Хозяин же дома затеял продать его; покупатели явились и пожелали осмотреть дом. Сказали об этом лакею лорда, и тот разбудил барина - дело было утром - и доложил, что пришли осматривать дом. “Как осматривать, зачем? Ведь я же нанял его, я его занимаю”. - “Точно так, но хозяин продает дом, и это пришли покупатели”. - “Скажи хозяину, что я покупаю дом, и пусть меня оставят в покое”.

Немецкий художник Кох отличался замечательно едким карикатурным талантом. Он жил в Карлсруэ, где в его время служил градоначальником человек чрезвычайно скаредный. Весь город насмехался, например, над вонючим дешевым табаком, который он курил. Кох нарисовал его с трубкою в зубах, окруженного облаком дыма, от которого валятся кругом задохнувшиеся птицы. У того же градоначальника были две очень безобразные дочки. Кох нарисовал чрезвычайно схожие их портреты, но поместил их на вишневом дереве в виде пугал.
Князь Каунитц отличался удивительною слабостью: он не желал сделаться старым, а о смерти решительно не хотел слышать, так что в его присутствии никто этого слова и не произносил. Он запрещал при себе говорить даже о болезнях. Он видел королеву в оспе, и с тех пор самая мысль об оспе стала ему невыносима. Когда надо было ему сообщить о чьей-то смерти, то приходилось заводить об этом речь намеками, а прямо сказать нельзя было. Так, когда умер его близкий друг барон Биндер, то секретарь Каунитца, Райдт, не смел прямо сказать ему об этом, а выразился так: “Барона Биндера нигде не стало видно”.

Однажды Лист и Рубини давали концерт в каком-то французском городе. К их крайнему удивлению и обиде, на концерт явилось всего лишь около полусотни слушателей, да и те держали себя удивительно холодно. Несмотря на это, и Лист играл превосходно, и Рубини пел, как ангел. По окончании концерта Лист вышел на эстраду и обратился к публике с оригинальным приглашением: “Милостивые государи и милостивая государыня (потому что на концерте присутствовала всего одна дама), я полагаю, что музыки с вас было уже достаточно; осмеливаюсь теперь просить вас оказать нам честь - отужинать с нами!”. Публика с минуту колебалась, потом любезно приняла приглашение. Листу этот ужин обошелся в 1200 франков. Виртуозы не пожелали повторить концерт в этом городе. “И напрасно, - заметил на это известный критик Жюль Жанен, - надо было повторить. Публика могла остаться холодной к музыке, но ее могла прельстить перспектива ужина”.
Однажды у Жюля Жанена попросили автограф для князя Меттерниха, который их усердно собирал. Жанен вспомнил тотчас же, что Меттерних - владелец знаменитых виноградников в Иоганнисберге, дающих лучшее рейнское вино. Он сейчас же написал: “Сим свидетельствую, что получил от князя Меттерниха 50 бутылок Иоганнисбергера”. Князь, конечно, не замедлил оправдать квитанцию.

Сенатор князь Понятовский, который охотно занимался сочинением музыки, прислал однажды композитору Оберу письмо, начинавшееся словами: “Дорогой мой коллега”... “Какой я ему коллега! - осердился Обер - Разве я сенатор?”
Итальянский епископ граф Каносса был большой любитель и собиратель художественно исполненных серебряных вещей. Была у него, между прочим, какая-то миска, ручки которой были сделаны в виде тигра, высокоценной работы.
Кто-то из его знакомых однажды попросил его одолжить ему на время эту миску, чтобы заказать для себя такую же. Вещь была ему дана и он держал ее у себя целых три месяца, так что Каносса, наконец, послал за ней. Через несколько времени тот же знакомый опять попросил у Каноссы другую художественную вещь - солонку, сделанную в виде рака. “Скажи своему барину, - сказал Каносса посланному, - что если тигр, проворнейшее из животных, целых три месяца шел от твоего барина ко мне назад, то сколько же времени на это потребуется неповоротливому раку?”

Актриса Полина Гранжэ сказала очень едкую остроту про одну из своих товарок. Та дебютировала, и о ней очень много говорили, интересуясь, главным образом, ее темным происхождением. Был слух, что она незаконное детище кого- то из фамилии Монморанси. Во время дебюта соседка спросила у Гранжэ, что она скажет о дебютантке. “Да ничего!” - отвечала та. “Однако, милая моя, на вас не угодишь! - заметила соседка. - Вы разве не знаете, что это за особа? Ведь она, говорят, сродни Монморанси!” - “Она - Монморанси? Хвост короток!”.. Чтобы понять, в чем тут соль, надо разъяснить, что есть во Франции очень любимая порода вишен, называемая монморанси, и она именно отличается очень длинными черенками ягод.
Мы называем сильных мира сего людьми с весом, французы же называют их людьми качества, до.стоинства - homines de qualite. На этом обычном определении известный финансист Самюэль Бернар основал забавный ответ, который он дал одному гордому барину. “Знайте, сударь мой, - говорил этот господин Бернару, - что я человек качества (homme de qualite)”. “А я человек количества”, - отвечал ему богач, намекая на свою мошну.

Одна из товарок Броан по сцене, особа не сильная в грамоте, спрашивала у нее, есть ли в жокее кю, то есть слово jockey, пишется ли через q или иначе? “Как же жокею быть без q (а это слово означает седалище), на чем же он тогда будет ездить?”
У Броан собирались по четвергам. В один из этих дней кто-то из гостей, как только пробило полночь, собрался уходить. “Куда вы?” - спросила его хозяйка. - “К Рашели, обещал быть у ней”. - “Ах, да! - сообразила Броан, - ведь теперь уже настала пятница, а вы кушаете постное!”. Это был намек на тощую фигуру Рашели, так как по-французски постный и тощий выражаются одним словом -maigre.
Во французских школах награда ученикам называется призом - prix (это же слово обозначает “цена”); ученикам же, приблизившимся по успехам к награде, но все же ее не заслужившим, выдается свидетельство, называемое accessit. Броан однажды сказала забавную остроту на эти слова. Она явилась в фойе своего театра в роскошном браслете. Кто-то из друзей спросил ее на ушко: “Это что же, приз за вашу честь?”
- “Именно, - отвечала она, а потом, показывая другой браслет, поменьше и поплоше, прибавила: - А вот это accessit. Как он вам нравится?”