Гершвин не мог долго находиться вдали от инструмента.

rasskazy
Когда в 1963 году была впервые проведена серия Променейд концертов, организованных Нью-Йоркским Филармоническим обществом, она открылась „Вечером Гершвина”. Дирижировал Андре Костеланец. Этот концерт давался три раза - 5, 6 и 9 июня. Особенно запомнился вызвавший слезы у многих присутствовавших в зале момент,когда огни рампы осветили механическое пианино„ стоящее перед затемненной сценой. Перед пианино одиноко стоял пустой стул, в то время как из инструмента полились звуки гершвиновской мелодии в исполнении автора. Песня была записана на фортепианный ролик.
Почти все ролики Гершвина находятся в частных коллекциях — один из собирателей (живущий в Австралии!) имеет в своей коллекции 125 роликов.
живая клавиши, как если бы это были волосы прекрасной женщины. Вскоре он уже сидел на стуле и играл для собственного удовольствия. Обычно он играл весь вечер. Незаметно он безраздельно овладевал вниманием всех присутствующих в комнате людей. После одного такого импровизированного концерта Оскар Левант, не удержавшись, спросил Гершвина: „Скажи, Джордж, если бы тебе пришлось проделать это еще раз, ты все так же был бы без ума от себя?”
Чрезвычайно одаренный пианист, Гершвин обладал к тому же замечательным талантом импровизатора. Генри Кауэлл, некогда преподававший Гершвину теорию контрапункта, писал мне: „На рояле он импровизировал с такой уверенной легкостью, что казалось, он разыгрывал разученную по нотам пьесу”. Каждое его исполнение отличалось от предыдущего. Он мог начать с одной из своих песен, затем подхватить мелодию другой. „Он вытягивал какую-нибудь прекрасную мелодию из клавиатуры, как золотую нить, — писал Рубен Мамулян, — затем он как бы заигрывал с нею, видоизменяя и жонглируя, пробуя на вкус, с неподражаемым озорством лепя причудливые узоры, связывая ее в узлы, чтобы затем развязать их и, наконец, швырял ее в поток постоянно менящихся ритмов и голосов”. Его ритмы обладали всесокрушающий мощью бульдозера. Временами берущий за душу лиризм приобретал плавность и трепетность балетного танца. По мере нарастания внутренней энергии его воображение вырывалось на просторы безграничной свободы. В аккомпанементе возникали новые гармонические краски, затем появлялся знакомый канонический пассаж, чтобы тут же уступить место изобретательному контрапункту, благодаря которому тема начинает приобретать новое звучание. Неожиданная модуляция — и мелодия в правой руке меняет курс, уносясь к новым берегам. Тут же возникают новые музыкальные идеи, которые растут и видоизменяются подобно живому организму. Это уже не просто исполнение, это акт творчества, созидания. „В то время как я наблюдал за его игрой, — сказал Кусевицкий, — я поймал себя на мысли о том, что все происходящее больше походит на сон, чем на земную явь. Магическое очарование этого необыкновенного человека слишком велико, чтобы быть реальностью”.