Моя жена всю жизнь мечтала о ковре. Как только родилась, так сразу и начала мечтать. Скорее всего, уже в роддоме она не вытерпела и пойнте! есовалась: «Как нынче ковры — не в дефиците?»
К моменту ее появления на свет ковры были в дефиците. Потому жена и мечтала о ковре всю жизнь. А продавались бы свободно, зачем мечтать? Пойди и купи.
Другое дело, может, и не захотелось бы покупать. Не дефицитное-то.
Но моя жена все равно захотела бы. У нее не только, как у всякой нормальной женщины, страсть к дефициту. Она еще и не любит голых стен. Они ее раздражают. Бесят даже. Что-то, говорит, в неприкрытой стене вызывающее есть. Бесстыдное даже. Противоречащее нашей морали.
Ну, это она идейную базу подводит. Для оправдания своих приобретенческих наклонностей.
Чтобы уберечь жену от моральных травм, я в меру сил прикрывал наши стены. Одну стену украсил портретами многочисленных родственников. Другую — превратил в домашнюю «Третьяковку».
И вот однажды жена приходит с работы взволнованная и какая-то похорошевшая.
—- Свершилось,— кричит чуть ли не с порога.— Я выиграла ковер. Три на четыре.
— Наконец-то,— радуюсь я.— Но где же он в таком случае?
Жена смеется.
— Чудак! Пока я вытянула ковер по жребию. Теперь будем ждать открытку из магазина. И срочно собирать деньги.
— А где мы их будем собирать? — поинтересовался я.— На улицах деньги не валяются.
— У родственников,— ответила жена.— Вон, их сколько развелось! Месяца за три-четыре вернем долги.
Родственники, действительно, оказались на высоте и в обстановке большого подъема собрали необходимую сумму. И, о неблагодарность, когда я приволок на своем горбу ковер из магазина и свалился как подкошенный на диван, жена указала мне именно на ту стену, где висели наши благородные родственники. Раскидав их, я вколотил в стену гвозди и повесил ковер.
— Отныне спим под ковром,— сказала жена.— Я хочу, чтобы ты, наконец, почувствовал себя человеком.
— Я и без ковра не считал себя обездоленным,— признался я, придвигая диван-кровать к стенке с ковром.
Мы постелились, и жена долго любовалась ковром, не давая выключить свет. Ночью ковер упал, похоронив нас заживо. Спросонья мы долго не могли сообразить, что случилось. Было темно. Не хватало воздуха. Неизвестное чудовище сдавливало грудь.
— Кто здесь? — спросила жена, уколовшись о мой локоть.
— По-моему, это я,— ответил я.— И по-моему, мне плохо. Не по себе как-то. Возможно, я умираю.
— И со мной не все в порядке,— сказала жена.— Мутит. И не могу встать, мешает что-то.
— Наверное, отравились,— сообразил я.— Что мы ели на ночь?
— Ничего,— ответила жена.— Мы не успели поужинать, так как вешали ковер.
Тут мы вспомнили о ковре и поняли, что за чудище навалилось на нас. Я выполз из-под ковра и выпустил на свободу жену.
Было три часа ночи. Мы подогрели чайник, расстелили ковер на полу и, усевшись на нем по-турецки, принялись чаевничать.
— Не ковер, а чудо,— жмурясь от удовольствия, сказала жена. — Хочешь на стенку вешай, хочешь на пол стели. Как ты считаешь?
— Лучше на пол,— ответил я.— Все-таки приятнее, когда ты на ковре, а не он на тебе.