Тетя Клава любит смотреть телевизор Но смотрит она его, когда в комнате кто-нибудь есть. А иначе ей неинтересно: не к кому обращаться с критическими замечаниями по ходу передач.
Передают концерт. Певица исполняет эстрадную песню. Тетя Клава смотрит на нее з упор и говорит:
— Ну и мордальон —откуда только она такая свалилась. Вместо носа—морковка, и глаза в рйзные стороны смотрят. А губ вообще нет-. На месте губ — яма.
— Зря вы это, тетя.— лениво замечаю я.— Губы у нее имеются, а яма оттого, что она открыла рот для пения.
— Ладно, посмотрим на нее, когда она сомкнет рот,— не унимается тетя Клава.
На какое-то время она умолкает, дожидаясь, когда певица закроет рот.
— Ага! Что я тебе говорила!—победно восклицает она.— Взгляни, есть у нее губы или нету?
Я отрываю голову от книги.
— Все-таки, тетя, есть. Правда, небольшие, но вполне достаточных размеров.
— Может, ты ее и замуж взял бы, если так защищаешь?
— Ах, тетя! Певицы выступают не для того, чтобы их замуж брали. Они несут свое искусство в массы.
— Пусть несут, а не пугают массы.
— Не стоять же ей, тетя, спиной к зрителям.
— Пусть за кулису спрячется. А на сцену можно фикус какой-нибудь поставить. И то красивее будет.
Диктор объявляет балетный номер. Исполняется па-де-де. Тетя Клава подозрительно всматривается в экран.
— Жалко мне эту балерину,— говорит она и качает головой.— Да брось ты книжку-то. Взгляни.
— Балерина как раз недурна собой. Я бы на ней, не раздумывая, женился.
— Дело не в ней, а в этом, который рядом крутится.
— В танцоре?
— Какой он танцор, когда он самый настоящий скелет. Это музыка заглушает треск его костей. Того и гляди рассыплется.
— Вам-то, тетя, какое дело? Пусть рассыплется,—говорю я, снова берясь за книгу.— Сидите себе и смотрите.
— Я сижу. Только мне обидно, что у нас улицы кишмя кишат красавцами, а по телевидению скелеты показывают. Вот на днях захожу в молочную, а там телеоператоры Зинку снимают. Ну, которая маслом торгует. Нашли телезвезду. Тощая, как кол. И масло не помогает. Чего ради, скажи, ее на экран волокут?
— Наверное, отличница торговли,—говорю я, не отрываясь от книги.— И потом у нее мордашка симпатичная.
— У Зинки-то? — ахает тетя Клава.— Должно быть, ты перепутал ее с Валентиной. Через десять минут сам убедишься. Операторы обещали показать пленку в сегодняшних новостях.
Через десять минут тетя комментирует кадры, на которых я узнаю нашу молочную.
— Вобла за прилавком — это и есть Зинка. Ну как, красотуля? Годится в жены?
— Не годится,— отвечаю я, чтобы отвязаться от тетки.
— А это что за бочка? Бог ты мой, и заведующая туда же! Тоже интервью дает. Посмотри: от нее на экране только две третьих умещается. Остальную треть разместить не смогли,
— Безобразие, кошмар,—поддакиваю я, не глядя на экран.—Я бы не взял ее в жены,
— Глянь-ка, кассирша выползла. С ее-то бестолковой прической на миллионного зрителя выходить.
— Хотя бы под машинку постриглась!— возмущаюсь я.
— Здрасьте! — продолжает свой комментарий тетя.— А это еще что за образина? Бухгалтерша, что ли? Обрати внимание на ее идиотскую улыбку.
— Дура какая-то,— покорно соглашаюсь я, не поднимая головы.
— И под глазами ужасно подозрительные мешки.
— Портвейн, наверное, глушит,— говорю я, переворачивая страницу.
— Закрой хоть на минутку книжку,— просит тетя Клаье.— Полюбуйся на это пугало.
Я смотрю на экран и вскрикиваю от неожиданности.
— Ага! Проняло наконец,— радуется тетя.— А что я говорило? Пугало и есть. Скажи, ты взял бы ее в жены?
— Ах, тетя! Как же я могу взять вас в жены? Разве вы не узнаете себя в покупательнице с плавленым сырком «Дружба» в руках?
...Тетя Клава — сердечница: валидол всегда при ней.